Гектор, который тоже увидел ее еще на кромке обрыва, сделал несколько шагов навстречу, испытав запоздалый ужас от ее головокружительного спуска… И тут у великого героя позорно задрожали колени — он лишь страшным усилием заставил себя устоять на ногах.
— Андромаха! — крикнул он хриплым чужим голосом.
— Гектор!
Она протянула руки, уже почти добежала до него, прежняя, юная, с тем же вихрем колдовских бронзовых волос, вся будто горящая в лучах полуденного солнца. В трех шагах круто остановилась, пошатнулась и упала у его ног, коснувшись лбом его сандалий.
— Андромаха!!!
Пораженный и испуганный, он нагнулся, подхватил и поднял ее к своему лицу.
— Что с тобой? Что?
— Здравствуй, Гектор! — выдохнула она. — Прости меня!
— Великий Бог, за что?! Это я… я хотел просить прощения. Я потерял вас, не сумел защитить, не находил так долго. За что мне прощать тебя, жена?
—. Я была женой другого.
— Не была, — его голос стал прежним, но ломался и дрожал. — Я все знаю. Неоптолем рассказал мне…
— Да хватит же вам целоваться! Отец, ты меня не узнал, что ли?
Возмущенный голос Астианакса, успевшего спуститься и подойти вплотную к обнявшимся родителям, вернул их в действительность. Гектор выпустил жену, обернулся и подхватил кинувшегося ему на шею сына.
— Вот это да! Это как же ты так рос, что такой вырос?! Ахилл, ты точно нашел того самого мальчика, а не другого?
— Того, того! — успокоил брата герой. — Другие мальчики не высидят сутки с лишним на верхушке кедра, чтобы не сдаваться врагам, не смогут после этого еще и взяться за меч, и вообще другие мальчики на нас с тобой так не похожи, разве нет?
Наблюдая за всем этим, Паламед, спустившийся с тропы последним, устало опустился прямо на жесткую гальку, трогая рукой повязку на голове, за время пути пропитавшуюся с левой стороны стороны кровью. Однако кровь стала подсыхать и больше не проступала. Почти исчезло и головокружение. Ахеец с интересом осматривал берег и корабли, а Тарк, верный приказу, усевшись в двух шагах от пленного, тянул носом воздух и чуть-чуть косил янтарным глазом на ближайший дымившийся над костром чан.
Крепкая рука легла сзади на плечо ахейца, он вздрогнул и обернулся.
— Ну, здравствуй, Паламед!
Этот голос заставил пленника вздрогнуть. Как ни готовил он себя к встрече со своим заклятым врагом, ее внезапность застигла его врасплох.
Обернувшись, он снизу вверх взглянул на стоявшего рядом человека и с трудом узнал его. Нет, за те восемь с лишним лет, что они не виделись, Одиссей изменился мало. Вернее, изменилось не его лицо, но что-то другое, какая-то глубокая суть, которая почти не меняет черты лица, но заставляет видеть его по иному.