Он вышел вслед за Вакатом и оказался в окружении жителей стойбища.
— Етти! — сказали ему по очереди мужчины и пожали руку. За мужчинами поздоровались женщины. Некоторые были в летних кэркэрах, другие в обыкновенных камлейках. Одна из них — молоденькая девушка — надела куртку и эластичные брюки. Видимо, это школьница, подумал Нанок, приехавшая к родителям на каникулы. Что-то неуловимо знакомое было в ее широко расставленных глазах, в овале лица, в самом взгляде, неотступно следовавшем за Наноком. Может, он где-то ее видел? Вполне возможно. Но где?
— Это Максим Нанок, — представил его Вакат. — Он работник Анадырского музея.
— Какомэй! — сказали мужчины и одобрительно закивали головами, словно только и ожидали приезда представителя окружного музея;
— Он поживет в стойбище некоторое время, — продолжал Вакат, получивший соответственные указания от директора совхоза.
— Я бригадир, — сказал молодой мужчина небольшого роста и еще раз крепко пожал руку Наноку.
На вид бригадир был типичный оленевод, сильный, с кривоватыми ногами и пружинящей походкой человека, для которого привычна долгая ходьба по качающимся тундровым кочкам.
Быстро разгрузили вертолет. Пока летчики прощались, Вакат заверил Нанока, что ему будет оказана всяческая помощь.
Летчики улетели, и Нанок остался в стойбище, среди оленеводов, немного растерянный и не знающий пока, что ему делать.
Один из пастухов подошел к нему и взял чемоданчик.
— Ничего, я сам, — смутился Нанок.
— Я вас проведу в ярангу, где будете жить, — сказал пастух по-русски.
Нанок последовал за ним.
— Я впервые в тундре, — сказал зачем-то Нанок.
— Ничего, привыкнете, — ответил пастух. — Сейчас в тундре хорошо. Завтра вечером пригоним стадо. Будем забивать оленей на зимние кухлянки.
— Очень интересно…
— Откуда вы родом?
— Родился в Наукане, а родители сейчас живут в Нунямо.
— А-а, айваналин[3], — протянул пастух. — А я здешний, коренной. Вообще-то живу в Уэлене, а теперь временно стал оленеводом. По-чукотски говоришь?
— И-и, — ответил Нанок.
Пригнувшись, Нанок вошел в ярангу. В нос ударил запах дыма и вяленого мяса. Щемяще-радостное чувство возвращения в детство охватило его; знакомая обстановка: меховой полог, подоткнутый для проветривания палкой, низкий столик у горящего костра…
Значит, то, о чем говорил Нутетеин, осталось не только у стариков, но даже у Нанока, которого певец считал человеком другого поколения. Но почему так трогает этот земляной, хорошо утоптанный ногами пол, оленья замша, закопченная до черноты, эти деревянные стойки, похожие на красное дерево: древесина впитала в себя за многие годы пар от котлов, испарения и дым… И, наконец, меховой полог в глубине… Полог, который помнил Нанок, тоже был из оленьих шкур, но они сшивались мехом наружу, а не вовнутрь, как здесь. В этом и заключалось отличие кочевого полога от того, которым пользовались жители прибрежных постоянных селений. Кочевой полог время от времени снимали, расстилали сушить на сухом снегу зимой, а летом на ярком долгом северном солнце.