– Конечно, возможно, это всего лишь вожделение, – задумчиво протянула леди Фенимор. – И, как вы понимаете, есть только один способ узнать это, верно? – рассудительно добавила она. – А впрочем, вожделение проходит. Вас мучит любовь. Будьте добры, передайте мне настойку опия, молодой человек. Она настоящее спасение для меня. Я засыпаю и вижу чудесные сны. Это почти так же приятно, как слушать ваши проповеди. – Адам вздохнул. Легкая, почти невесомая старческая рука лежала в его ладони, уже не пытаясь сжать пальцы. Леди Фенимор медленно угасала с каждым днем. Она больше не цеплялась ни за Адама, ни за свои тайны, ни за множество мелочей, которые опутывают людей, привязывая их к жизни. – Выберите молитву сами, преподобный, – прошелестел тихий голос.
Адаму пришла на память молитва святого Франциска.
Он начал молиться за себя, за умирающую женщину, за Оливию, за Еву, за всех жителей Пеннироял-Грин.
Господи,
Сделай меня орудием мира Твоего.
Там, где поселилась ненависть, дозволь мне сеять любовь,
А где живет обида – прощение.
Научи меня исцелять сомнение верой,
А отчаяние – надеждой.
Позволь нести свет туда, где правит тьма,
И дарить радость скорбящим.
О, Господь всемогущий,
Ниспошли мне мудрость не искать утешения, но утешать,
Не жаждать понимания, но понимать,
Не алкать любви, но любить.
Ибо, лишь отдавая, обретает человек,
Лишь простивший в сердце своем получит прощение.
Так, умирая, возрождаемся мы для жизни вечной.
Аминь.
– Надеюсь, и вам когда-нибудь посчастливится написать нечто подобное, мой мальчик, – сонно пробормотала леди Фенимор. – Прочтите эту молитву на моих похоронах.
После обеда Адам отправился верхом в Эверси-Хаус. Прошел легкий дождь, прибив к земле пыль на дороге. Копыта лошади мягко цокали в тишине, Адаму нравилась их приглушенная дробь. Он вдруг почувствовал, что соскучился по этому звуку. Ему захотелось пуститься в галоп, ощутить, как ветер хлещет по лицу и треплет волосы, помогая забыть хотя бы на время о мучительной, изнуряющей боли.
Он прискакал к дому Оливии разгоряченный, покрытый потом и брызгами грязи. Дожидаясь в холле, пока лакей доложит госпоже о прибытии гостя, пастор увидел, как двое слуг вносят изысканный букет оранжерейных цветов – пламенно-красных и пурпурных, перевитых пышными зелеными ветками с шипами.
– Адам!
Каблучки Оливии звонко застучали по мраморному полу. Она подставила Адаму щеку для поцелуя.
– Это вам, мисс Оливия, – объявил лакей, вручив хозяйке визитную карточку. Слуги с букетом нерешительно замерли чуть поодаль.
– От Ланздауна, – без всякого интереса обронила Оливия, взглянув на букет. Ее губы недовольно скривились.