Валери так и сделала. И вбежала внутрь, и захлопнула дверь, и заперлась — все одним движением. Поставила на пол корзинку, тяжело опустилась в хлипкое кресло-качалку, обвела взглядом такую привычную, такую родную комнату.
Это место всегда ей казалось волшебным. И окрестный лес — царство вольной природы — с его буйством жизни, с кипенью цветов, с дивной сладостью ароматов. И котел с каким-нибудь варевом, обязательно пыхтящий над очагом. А в дом войдешь, словно на картине окажешься запечатлен, такая там тишина. До чего же странно, что бабушкино обиталище совершенно не изменилось за все эти годы, как будто Валери вошла в бережно сохраняемый самим Господом крошечный мирок.
Комната освещалась только пламенем очага. Хозяйки было не видать.
Валери повернулась к спальне, позвала:
— Бабушка, ты где? Все ли у тебя хорошо?
Ответа не последовало, и Валери сочла необходимым объяснить:
— Мне кошмар приснился.
Она спохватилась, что это звучит глупо, но смущение мигом сменилось ужасом. Рядом промелькнул темный силуэт, и он направлялся в спальню!
Преодолев оцепенелость, Валери стронулась с места, шагнула к бабушкиной кровати. И еще шажок, и еще… Вот она уже достаточно близко, чтобы смотреть сквозь прозрачный шелк занавески. Валери наклонилась — и обмерла, увидев то, что в глубине души и ожидала увидеть.
Во мраке золотом блестели два глаза.
Волк!
Но тут вспыхнула спичка, от нее занялся фитилек свечи, и появился овал бабушкиного лица. Конечно же это не Волк! Ну откуда ему здесь взяться? Это всего лишь бабушка.
— Через минутку выйду, подожди.
Сквозь занавеску проглядывал женский силуэт. Бабушка протирала глаза, оправляла на себе ночную рубашку.
Валери мутило от слабости. Она оперлась о прикроватный столик, сосредоточилась, чтобы обуздать чувства. Другую руку приложила к голове в том месте, где стреляла боль.
— Я… — Девушка содрогнулась и напомнила себе, что надо держаться. — Я думаю, Волк ушел из наших мест.
Бабушка, казалось, не придала ее словам значения.
— Все хорошо, милочка, — отозвалась она голосом ровным, как озерная поверхность в погожее утро. — Здесь нам нечего бояться. У меня похлебка есть, горячая. Не забывай: хлеб да капуста…
— …Лихого не попустят, — шепотом договорила Валери.
Еле двигаясь, она наполнила миску супом и подложила хворосту в очаг.
Бабушка рассмеялась. Занавеска искажала черты ее лица, да и слова звучали иначе, и смеха такого Валери прежде не слышала. «Но это она, — твердила себе девушка. — Кто же, как не она?»
Но приглушенный бабушкин голос упрямо казался необычным — более низким, почти мужским.