– Филомена, бога ради! – сказал Марио (или же сказал что-то в этом роде). – Сделай доброе дело! Помоги ему! Принеси соды!
Появилась сода, а с ней и какая-то желтая мазь в большой банке, вероятно рыбий жир. Коулман пришел в себя и попросил Марио и Филомену выставить вон соседей и детей.
– Мне их нужно снять, – сказал он, имея в виду брюки.
В комнате остался только Марио, который замер, уперев руки в колени.
Не обращая на него внимания, Коулман стащил с себя брюки и принялся втирать соду в кожу под трусами. Марио глазел на него, а Коулман его тихо ненавидел, хотя и понимал, что у Марио есть все основания, чтобы злиться. И Коулман счел, что будет мудро и даже пойдет ему на пользу пролить немного бальзама на свежие раны.
– Мне очень жаль… очень, – сказал он Марио. – Да еще и добрая кастрюлька супа пропала. – Он выдавил из себя смешок. – Я в таком взвинченном состоянии, Марио. А когда вы сказали о… о моей… – Он не мог произнести слово «дочери». Коулмана привела в бешенство фраза в газете про «самоубийство его жены Пегги». – Я потерял голову. – Коулман поднял белые от содового порошка руки и крутанул ими, словно отрывая себе голову. – Я компенсирую Филомене потери, как минимум куплю угрей. И еще я могу убрать здесь.
– Ah, non importa[66], – сказал Марио, не сводя с него глаз.
– Я возьму немного воды, чтобы помыться, – буркнул Коулман, сопровождая свои слова действием и зачерпывая кувшином горячую воду из кастрюли, стоящей на плите. – Возьму это к себе в комнату.
Дети и Филомена находились в гостиной, так что Коулману не пришлось испытывать на себе их ненавидящие взгляды. Он прошел в свою комнату, неся влажные брюки, там вымылся и замочил трусы в остатках воды в большом умывальном кувшине. Он как мог оттер брюки и снова надел их – других у него с собой не было, даже пижамных штанов не имелось. Потом медленно спустился вниз, намереваясь помириться с Филоменой.
В кухне был только Марио со стаканом вина.
Коулман почувствовал, что Марио побаивается полиции.
– Синьор Марио, примите еще раз мои извинения, – сказал Коулман. – У вас есть тряпка?
– У Филомены на швабре… Филомена! Она, кажется, укладывает детей в постель.
– В такой час?
– Она всегда их укладывает, когда волнуется, – сказал Марио, пожав плечами, потом открыл дверь в соседнюю комнату. – Филомена, нет нужды суетиться. На полу разлито немного супа, дорогая. Все в порядке.
Последовал пронзительный ответ Филомены, в котором слышалось больше тревоги, чем злости. Марио закрыл дверь и вернулся.
Коулман увидел швабру и принялся за работу, используя холодную воду из-под крана. Если он что и умел делать, так это мыть полы. В Риме он часто работал шваброй, а до этого в Таосе, Тулузе, Ареццо и всех других местах, где жил последние пятнадцать лет. Марио подкинул в печку немного дров.