Единственное, что радовало – пока я позировал, у меня было время на размышления. Меня никто не дергал и не отвлекал. А в те моменты, когда мы делали небольшой перерыв, я записывал и зарисовывал пришедшие мне в голову идеи. Так родилась и форма для мальчишек. Чего велосипед-то изобретать, если я знаком с формой будущего? Просто… сразу этого демонстрировать было нельзя. Нужно, чтобы обмундирование выглядело плодом моих долгих усилий и размышлений. Причем, если учесть современную моду, не слишком удачным. Ха! Пусть и дальше так думают.
С таким же недоверием и откровенными насмешками окружающие относились к моим проектам, которые я обсуждал с Гюйгенсом. Ученому идея самоходной кареты тоже казалась нереальной, но он поощрял мое увлечение механикой. И с удовольствием демонстрировал свои работы, объясняя, что к чему. Даже не буду врать, хвастаясь, будто я все понял. Часовые механизмы – это все-таки очень сложно.
Если бы не Гюйгенс, в ближайшие лет пять я бы и не рыпнулся изобретать что-нибудь интересное. Но идея парового двигателя просто рвалась наружу! Между прочим, Папен создал прототип именно под влиянием Гюйгенса, так что я немного обгоню время. Да и не собираюсь я пока полноценную машину ваять. Я собирался сделать то, что будет расценено как естественный мальчишеский порыв – сделать игрушку.
Собственно, если верить некоторым слухам, Фердинанд Вербист всего через десять с небольшим лет склепает для китайского императора действующую модель. А чем я хуже? Мне, по крайней мере, не придется двигаться вслепую. Я точно знаю, чего хочу и как оно должно быть устроено. Даже расчеты самостоятельно сделаю. От Гюйгенса мне требуется помощь в механике. Ну и прикрытие, типа не я все это изобрел.
Игрушка никакой роли в истории не сыграет. После изобретения Папена и до момента, когда паровые машины зашагали по миру, прошло достаточно времени. Так что вряд ли мое изобретение кто-нибудь воспримет всерьез. Разве что Гюйгенс оценит, и, может быть, родит какой-нибудь дополнительный научный труд.
Учеба, тренировки и эксперименты отнимали столько времени, что я почти забыл о музыке и живописи. Герцог напомнил. Пока до нас шла гитара, заказанная у лучшего мастера Испании, мне предложили попробовать свои силы… на скрипке. Нет, я, конечно, все понимаю. Сын герцога, голубая кровь, белая кость… Но скрипка? Я владел ей только потому, что в рок-группе из четырех человек приходилось совмещать несколько умений. У меня были гитара, упомянутая скрипка и синтезатор. Солист, помимо гитары, владел флейтой и саксофоном. Да и остальные от нас не отставали. Даже ударник мог (чисто гипотетически) исполнить пару песен и взять три блатных аккорда.