Если бы взрыв случился на крыше, Ливи вряд ли довелось бы встречать еще одно Рождество.
Близко. Слишком близко.
Пока я в очередной раз забирался по лесенке на свой наблюдательный пункт, я думал о собаках. Вокруг творился полный дурдом, и иногда всем бывало страшно, хотя мы в этом и не сознавались. Я мог лишь надеяться, что все четверо сейчас в безопасности в своих укрытиях.
Им некуда было деваться от постоянных перестрелок и взрывов, и, мне кажется, для них это было еще страшнее, ведь мы хотя бы понимали, что творится вокруг, хотя и не имели никакого контроля над происходящим.
Пару дней назад я видел, как Наузад испугался пролетавшего над нами истребителя. Вместо убежища в стене он устремился к картонной коробке и забился в нее, свернувшись калачиком и беспокойно поводя огрызками ушей. Никакими галетами его невозможно было выманить наружу. Я пытался объяснить, что все в порядке и беспокоиться не о чем, но он мне явно не верил. Наузад постоянно оставался настороже, и это неудивительно: он не мог не ощущать тревогу, разлитую в воздухе по всей базе.
Ночь была тихая, с яркой полной луной, и мы с Наузадом, как обычно, вышли на прогулку по базе.
В последнее время я тревожился за него. Он остался в своем вольере один, ему не с кем было играть. Конечно, так мне было проще его кормить, и для остальных собак так было безопаснее. Но мне казалось, что уединение не идет ему на пользу.
Я понимал, что ему надо больше двигаться, а сейчас он целыми днями валялся на своей подушке и поднимался только поесть и помочиться. Но поскольку невозможно было предсказать, как он поведет себя с тем или иным человеком, я мог выгуливать его только по ночам. Это вызывало у меня досаду. Он ведь не был злым по характеру, ему просто крепко досталось в прошлой жизни. К сожалению, всерьез заниматься его воспитанием я не мог, на это физически не было времени. И рисковать, что он кого-то покусает, тоже было нельзя, поэтому держать Наузада приходилось на коротком поводке – в буквальном смысле слова.
Поводок я сделал из парашютной стропы. Но даже с петлей на шее Наузад все равно рычал, вставал на задние лапы и пытался кидаться на незнакомцев, стоило кому-то пройти ближе, чем в десяти шагах. Никакие слова не помогали. Утробное рычание и оскаленные клыки были его единственным ответом. Я понимал, что он всего лишь пытается защищать меня. Я точно знал, что с этим можно справиться. Но время… Где взять на это время?
Будущее Наузада тревожило меня больше всего. Даже если его удастся доставить в приют, я сомневался, что кто-то согласится взять его домой. Но тогда у персонала приюта на руках окажется неуправляемый бойцовый пес – и что они будут с ним делать?