— Если с рукой ничего страшного… А там ничего страшного, подумаешь, мягкие ткани… Я утром встану на ноги… Я смогу со всем справиться, ты только немного помоги мне, хорошо? Миш?!
— Да хорошо, хорошо, — согласился он обречённо.
* * *
— У тебя готово? — крикнул Мишка.
— Да, уже иду!
Я навернула на бутылочку крышку с соской и поспешила в спальню. Там я уселась на кровати, а Мишка положил мне на колени Тима. Теперь такая помощь была нелишней. Тим лежал на моей здоровой руке, а левой я держала бутылочку. Двести граммов моя левая рука даже с дырками от пули была в состоянии удержать.
Конечно, ничего страшного не случилось. Я, как и надеялась, быстро встала на ноги. Через сутки жар прошёл, ноги стали уверенно держать меня, рука болела сильно, но терпимо, и я справлялась, если и не точно так же, как раньше, но очень даже прилично. Готовила, что попроще. Одевалась долго. Плохо спала, потому что нельзя было поворачиваться на левый бок. Но это, в общем-то, пустяки. Хуже всего было то, что я не могла брать Тима на руки так, как обычно, и уж совсем никак не получалось носить его по комнате, а он это очень любил.
Мишка рвался помогать каждую секунду, крутился рядом и теперь старался вообще не оставлять меня одну. Даже покупать продукты больше не ездил, просил Харальда.
— Ну что, порядок? — уточнил Мишка.
— Да, конечно, спасибо.
— О, а Харальд, оказывается, ещё не уехал. Его какие-то приезжие разговорами отвлекают, — сказал Мишка, глядя в окно на двор. — Очень удачно. Пойду попрошу его кое-что нам купить.
Мишка ушёл.
Я держала Тиму бутылочку долго, но в конце концов рука заболела так сильно, что пришлось опустить её. Тимоха захныкал: молока оставалось ещё много.
— Сейчас, маленький, отдохну минутку, и доешь.
Тим возмущённо заорал.
Пришлось отдых отменить и опять поднять бутылочку.
Хлопнула входная дверь.
— Миш, помоги, пожалуйста! Что-то совсем рука не держит.
В прихожей зашуршала ткань верхней одежды, стукнули об пол сброшенные ботинки. Пришедший обошёл кровать, опустился передо мной на колени и взял бутылочку из моей руки.
Шокер.
— Андрюша…
Он посмотрел на меня серьёзно и очень печально, ничего не сказал и принялся внимательно следить за тем, как Тимоха поглощает остатки молока.
— Андрюша, у нас тут…
— Я знаю. Всё уже знаю, хозяин рассказал.
— Шокер, прости меня. Я этого не хотела.
— Разумеется, не хотела, — спокойно сказал он, не поднимая головы. — Успокойся, кроха.
Он по-прежнему не смотрел на меня, только на сына.
Шокер выглядел плохо. Похудевший, усталый, очень бледный. И непроницаемо мрачный.