Однако видение в самых мелких подробностях засело в голове. Хальвдан невольно возвращался к нему мыслями снова и снова и поражался тому, насколько реальным оно показалось. Кто бы мог сказать, не стало ли оно лишь результатом упорно втолкованного, будто вшитого под кожу Наясом предупреждения и наставления: пригляди за Кириллом. Пригляди. Словно за малым дитём, способным ни с того, ни с сего натворить глупостей.
И как бы Хальвдан ни старался отогнать засевшее в душе сомнение — а вдруг? — справиться с ним никак не мог. Вот и теперь только в пол уха слушал Добрана, голос которого низким шмелиным гулом звучал сбоку.
— Скорее получилось бы, коли я сам отобрал бы нужных воинов, Хальвдан, — наконец пробились его слова сквозь пелену нерадостных размышлений. — А так ты столько дней потерял — а результат-то всё один.
— Что сделано, то сделано, — вздохнул Хальвдан. — Было поручение князя ехать самолично. Вот я и… Или ты мне не рад?
Он с прищуром глянул на тысяцкого. Добран расплылся в улыбке и хлопнул Хальвдана по плечу с такой силой, что тот аж крякнул и качнулся вперёд.
— Я тебе всегда рад, воевода. Даже думаю, бывает, что ты редко к нам заезжаешь.
Тысяцкий взглянул поверх голов ополченцев, которые уже начали расходиться, задумался, и стало заметно, что его глаза наполнены усталостью и тревогой. Прожитые лета отчётливее проступали на немолодом уже лице, размывали острые когда-то черты. Но по-прежнему сложно было бы сыскать во всём княжестве, опричь Кирията, воина, равного ему. Он любого молодчика мог уделать хоть в рукопашной, хоть оружием. И как бы хороши ни были тысяцкие Северного и Восточного ополчений, а с Добраном им не сравниться.
Да и к Хальвдану тысяцкий относился гораздо приветливее многих, не держал за потомка грабителей и убийц.
— Что ж, раз на сегодня заботы закончены, пойдёмте хоть медовухи выпьем, — громко проговорил за спиной посадник. Подошёл он совсем бесшумно, и потому от его возгласа, что Хальвдан, что Добран вздрогнули и обернулись.
— Отчего бы не выпить, — усмехнулся тысяцкий.
Они уже пошли к крыльцу за Аксеном, как издалека, прорываясь сквозь галдёж вечернего города, донёсся перестук копыт. Люди вокруг, озадаченно озираясь, расступались, вытягивали шеи, чтобы лучше увидеть всадника, который, поправ все порядки, нёсся по улице галопом. Женщины поддёргивали к себе детей, кто-то бранился, кто-то просто молча отступал в грязь у обочины. Потому как раз уж человек спешит, значит, дело у него важное, да и едет — не куда-нибудь — к дому посадника.
Конный задержался у ворот: там его встретили молодцы из ватаги Аксена. Послышался их торопливый разговор. Хальвдан подошёл ближе и узнал в нежданном госте княжеского дружинника. Парень был едва не по плечи в засохших брызгах грязи, лицо его обветрилось, а глаза до сих пор слезились. Его крепкий серый конь дышал тяжело и ронял с губ ошмётки пены.