– Наконец я тебя разглядел, Сашок! Неужто за мукой дядя прислал?
– Не мука, а мука привела сюда, дядя Аким! Дознание хочу с тебя взять, как обещал в детстве. Врал ты тогда напропалую и деду Даниилу, и мне, и остальным кроме Петра Михайловича. Он давно знал, как всё должно было произойти.
Сотников достал часы:
– Давай сверим время!
Аким открыл крышку своих:
– На моих девятнадцать ноль-ноль!
– Не на твоих, а на Гавриловых! – поправил Сотников.
Александр Киприянович нажал кнопку, поднялась крышка и полился перезвон.
– На моих тоже ровно девятнадцать!
Аким, услышав мелодию, чуть встрепенулся. Провёл ладонью по лицу, пытаясь казаться равнодушным.
– Что, святые звоны страх нагоняют? Так вот, сегодня они играют по тебе! Хотя грешники должны уходить в ад без погребального звона.
Аким задрожал и протянул руку, будто хотел остановить мелодию.
– Не тронь! Ты и так обагрил их кровью моих родителей. Пусть дозвонят до конца. Это последний в твоей жизни перезвон. Прижми руку к столу. Надоела твоя дрожь! Постарел, дядя Аким! А лет десять назад был полон сил и здоровья. Твои руки крепко держали и нож, и топор, и верёвку, и вожжи. И сам крепко на ногах стоял. Кроме дяди Петра, никто сбить не мог. И то хозяину поддавался, смиренно подставлял скулы. А эти часы считали время и твоё, и моё. Сегодня оно совпало. Стрелки сошлись в балагане. Так узнаёшь часики, дядя Аким?
Аким безучастно смотрел на циферблат.
– Узнавать нечего, Александр Киприянович! И какого рожна привязался к старому человеку?
– Забыл! Зреньице водочкой посадил, в очках плохо видишь. А слух? Колокольцы-то слышал?
– Слышал! Я их здесь, в Минусинске, через день слышу. Церквей аж три! – Аким ответил равнодушно, будто не понимал, в чём дело.
– Наверное, к этим часам тогда не успел пообвыкнуть и при первом же случае избавился от них. Так?
Купец схватил приказчика за грудки, приподнял и с силой швырнул на штабель с мукой. По балагану поплыл стон. Аким приподнялся на локтях, вопросительно посмотрел на Сотникова:
– Убивать пришёл? Или кости решил переломать старику? Не стыдно над слабым издеваться? Большой грех.
Александр Киприянович ответил:
– Убьешь себя ты сам! Иуда, предавший своих хозяев. А библейский Искариот, выдав сына Господнего Понтию Пилату, удавился. Цена крови Иисуса стоила ему тридцать сребреников. А совесть сильнее и сильнее затягивала петельку на шее апостола. Он себя исказнил духом. И накинул веревочку на шею. А ты сколько рубликов получил за убийство? Как заценил твой грех Петр Михайлович?
Аким медленно поднялся и хотел юркнуть по мешкам под самую крышу. Сотников заметил порыв, поймал за ногу и сдёрнул вниз.