– Во! – воскликнул он и подбежал к зарослям. – Хоть ягод наберу. Если накажут за водомерку, скажу, упустил, когда собирал. Гостью‑то кормить надо. Пироги там всякие, кренделя.
Я насторожился, холка вздыбилась, внутри заворочалось тяжелое, колючее чувство, от которого рад бы избавиться, да уже поздно.
Остановившись возле куста, где парнишка критично оценивает клюкву, я спросил, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно:
– Гостью?
Парень бросил на меня недоверчивый взгляд, но, видя мою постную физиономию, расслабился и принялся обдирать красные шарики с веток.
– Да завезли тут одну, – стал пояснять он, пихая ягоды по карманам. – Красивая, глаз не оторвать! Я за бочками с рыбой сидел, когда гвардеец привез. Обычно получаешь подзатыльник за то, что глазеешь на господ. Но тут не заметили. Девка держалась, как королева: спина прямая, волосы цвета недоспелой рябины и взгляд странный.
– Прямо странный? – спросил я, чувствуя, как сердце забилось чаще.
– Ага, – подтвердил он. – Спрашивал у кухарок, те сказали, служанка говорит, мол, у девки левый глаз кошачий, как после небесного мора. От него, вообще‑то, мрут. А эта выжила. Уж не знаю, что за птица, но слышал, по ее душу собираются саму Ильву вызвать.
Невидимая тяжесть навалилась на грудь, в глотке заклокотало. Клыки, которые так усердно стараюсь держать прикрытыми, медленно полезли из десен. Парень бросил на меня опасливый взгляд и отшатнулся, пришлось быстро успокаивать ярость.
– Значит, призывать хотят, – произнес я мрачно.
– Угу, – отозвался парень, спешно трамбуя клюкву по бокам. – Что‑то не чисто с этой принцессой.
– В каком смысле?
Парень, не оборачиваясь, пожал плечами.
– Не знаю, – сказал он, – зачем‑то же нужна она темнейшеству.
Парень набил карманы ягодами и вернулся на тропу. Даже не понял, как пробрался к кустам, на вид там одна вода.
Мы снова зачавкали по мокрой тропе. Запах сырой травы перемешивается с болотными испарениями и создает сочетание, похожее на перебродивший виноград и обувные подметки.
Я пытался успокоить бешено колотящееся сердце, считал овец, надеясь контролировать ярость. Та выгоняет на волю голодного зверя. Дышал и глазел на кувшинки.
– Так куда идешь? – спросил парень, нарушая затянувшееся молчание.
– В Абергуд, – сказал я угрюмо.
Паренек удивленно вытаращился на меня круглыми, похожими на жабьи, глазами.
– Тебя не пустят в таком виде, – сказал он. – Слишком заметно, что чужак.
Я промолчал, лишь покосился на босые ноги и болтающийся пояс. Еще немного – и упадет в грязь вместе с портками.
Некоторое время шли в тишине. Только кваканье лягушек и звуки падающих капель раздаются. Тревожного хлюпанья, что преследовало меня, больше не слышно. Привкус гнили во рту тоже исчез.