Либ надо было воспользоваться этим критическим моментом.
– Я хочу сообщить вам, джентльмены, нечто очень важное и неотложное и надеюсь, это извинит мое появление здесь без приглашения. – Она не смотрела в сторону Розалин О’Доннелл, боясь потерять самообладание под прицелом ее злобного взгляда. – Я обнаружила, каким образом ребенка…
Скрип. Дверь комнаты распахнулась, потом почти захлопнулась снова, словно впустив привидение. Затем в проеме показалась черная фигура, и в комнату, пятясь, вошла сестра Майкл, таща за собой кресло-каталку.
Либ потеряла дар речи. Да, она уговаривала монахиню прийти. Но с Анной?
Худенькая девочка, закутанная в одеяла, косо лежала в кресле баронета. Голова ее была как-то странно вывернута, но глаза были открыты.
– Папочка… – пробормотала она. – Мамочка… Миссис Либ… Мистер Таддеус…
У Малахии О’Доннела были мокрые щеки.
– Дитя, – произнес мистер Таддеус, – нам сказали, ты больна.
– Мне очень хорошо, – тоненьким голоском пролепетала Анна.
Либ сразу поняла, что не сможет рассказать им про «манну». Не здесь, не сейчас. Ведь она собиралась повторить им слова ребенка. Розалин О’Доннелл начнет вопить, что англичанка по злобе сочинила всю нечестивую историю. Члены комитета обратятся к Анне с требованием узнать, правда ли это. И что потом? Слишком рискованно заставлять девочку выбирать между сиделкой и Розалин. Какой ребенок не встанет на сторону собственной матери? Кроме того, это будет чрезмерно жестоко.
Изменив тактику, Либ кивнула монахине и подошла к креслу-каталке:
– Добрый вечер, Анна.
Девочка чуть улыбнулась в ответ:
– Можно мне снять одеяла, чтобы эти джентльмены смогли лучше тебя рассмотреть?
Еле заметный кивок. Хрипит, ловит ртом воздух.
Либ развернула ребенка, потом пододвинула кресло ближе к столу, чтобы свеча осветила ее белую ночную рубашку. Чтобы комитет увидел гротескную диспропорцию ее фигуры – руки и голени гиганта, приставленные к костяку эльфа. Запавшие глаза, слабость, лихорадочный румянец, голубоватые пальцы, странные отметины на лодыжках и шее. Жалкое тело Анны было более наглядным доказательством, чем любое, которое могла бы представить Либ.
– Джентльмены, мы с моей напарницей стали свидетелями медленного угасания ребенка. Две недели были выбраны произвольно, не так ли? Очень прошу прекратить надзор сегодня же и направить все усилия на спасение жизни Анны.
Долгие несколько мгновений все молчали. Либ наблюдала за Макбрэрти. Похоже, вера в его теорию была поколеблена – сухие губы дрожали.
– Полагаю, мы увидели достаточно, – сказал сэр Отуэй Блэкетт.