Девочка смотрела не моргая.
Что заставляло Либ верить, будто все это правда? Разве божественный солнечный свет не напитал божественную траву, разве божественная корова не сжевала божественную траву, разве она не напоила божественным молоком своего божественного теленка? Разве все это не дар? Либ помнила то ощущение, когда из ее грудей сочилось молоко, стоило ей услышать попискивание дочери.
– Если ты это выпьешь, – продолжала она, – то перестанешь быть Анной О’Доннелл. Сегодня ночью Анна умрет, и Бог примет ее жертву и встретит ее с Пэтом на небесах. – (Девочка не пошевелилась. Ее лицо ничего не выражало.) – Ты станешь другой девочкой. Новой. В тот самый момент, как выпьешь ложку этого святого молока. У него такая сила, что твоя жизнь начнется заново, – сказала Либ. Она говорила быстро, запинаясь. – Ты станешь девочкой по имени Нэн, которой только восемь лет и которая живет далеко-далеко отсюда.
У Анны был мрачный взгляд.
Вот сейчас все рухнет. Конечно, девочка достаточно умна, чтобы раскусить эту выдумку, если захочет. Либ может сыграть только на том, что Анна отчаянно ищет выхода, жаждет изменить историю своей жизни и готова испробовать любую невероятную вещь наподобие лоскутка, привязанного к волшебному дереву.
Одно за другим шли мгновения. Либ затаила дыхание.
Наконец мутные глаза загорелись огнем.
– Да!
– Ты готова?
– Анна умрет? – Шепотом: – Обещаете?
Либ кивнула.
– Анна О’Доннелл умрет сегодня ночью.
Ей пришло на ум, что девочка, на свой лад весьма разумная, подумала, будто Либ даст ей яда.
– Пэт и Анна, вместе на небесах?
– Да, – ответила Либ.
Кем он был, в конце концов? Невежественным, одиноким парнишкой. Изгнанные чада Евы.
– Нэн, – с мрачным удовольствием повторила Анна. – Восемь лет. Далеко-далеко отсюда.
– Да. – Либ прекрасно сознавала, что использует в своих интересах предсмертное состояние ребенка. В тот момент она была девочке не другом, а скорее строгим наставником. – Доверься мне.
Когда Либ достала бутылку с молоком и наполнила ложку, Анна немного отстранилась.
Теперь никакого подбадривания, только строгость.
– Это единственный путь. – Что там Берн сказал про эмиграцию? «Цена новой жизни». – Дай покормлю тебя. Открой рот.
Либ была искусительницей, ведьмой. Какой ущерб нанесет Анне этот глоток молока, снова приковывая ее дух к телу. Нужда, желания и муки, риск и сожаления, вся нечестивая сутолока жизни.
– Подождите. – Девочка подняла руку.
Либ вздрогнула от ужаса. Ныне и в час смерти нашей.
– Молитва, – сказала Анна. – Сначала я должна прочесть молитву.
Молитва перед едой. Либ вспомнила, как об этом молился пастор.