После этого мне не раз приходилось видеть, как умирают люди, горят, взлетают в воздух дома. Но эта девочка всегда перед моими глазами. Она первой заставила меня глубже задуматься над случившимся, она помогла мне определить свое место в этой войне.
А потом? Потом горели эшелоны с горючим на станции Малин, что возле Коростеня, и мы в течение суток, среди огня и копоти, укладывали рельсы, расчищали путь. За Коростенем — Киев, Дарница. Тут мы задержались на несколько дней. Хоть я и впервые увидел Киев, мне тяжело было расставаться с днепровскими кручами, воспетыми Кобзарем, с золотистыми куполами Печерской лавры, Софийского собора… Но впереди у нас была работа, и мы отправились на Гребенку, Лубны, Полтаву. В Кременчуге — переправа через Днепр, затем — Александрия, Кировоград, Первомайск и, наконец, Одесса.
Город был на осадном положении: со всех сторон давили гитлеровцы. Были перерезаны обе артерии, по которым в Одессу поступала питьевая вода. Без воды не могли курсировать паровозы, за исключением специальных локомотивов, оборудованных пароконденсационными тендерами. И наш паровоз был поставлен на консервацию. Мы всего ожидали — только не этого. Но иного выхода не было.
Кольцо вражеского окружения сжималось. Единственный путь из города был морской. Весь поток грузов и эвакуированных сосредоточился в порту. И тут мы узнали, что управление Одесской железной дороги отправляет паровозы морским путем на специально оборудованных доках. Мы подали тоже заявку, но никто нас даже не хотел слушать: мол, кому нужна эта допотопная машина, когда не знаешь, как переправить новые, мощные паровозы.
И тут нас спасла… вода, которой мы запаслись еще тогда, когда действовали водоколонки. Я рассказал начальнику дока, что в нашем паровозе почти полный тендер чистой пресной воды, и он разрешил нам грузиться. А спустя сутки — в ночь с десятого на одиннадцатое августа — прицепили буксир, и тридцать шесть локомотивов, в том числе и наш, начали покачиваться на открытой платформе на черноморских волнах.
На всех паровозах были бригады со своими семьями. Будки машинистов превращены в жилища. Освободившись от хлопот, утомленные дневным зноем, уставшие от волнения (фашисты целый день бомбили порт), люди засыпали.
Не знаю, далеко ли мы за ночь отплыли от берега, но проснулся я от отчаянного крика: «Тонем!»
Причины неожиданной аварии никто не знал. Одни говорили, что платформа перегружена, возникли трещины, и вода постепенно начала заполнять отсеки. Другие утверждали, что слышали под водой взрыв мины… Что бы там ни было, а паровозы и люди тонули…