— Не скажу. Продолжай идти.
Я молчу. Да что со мной? Второй раз за минуту я позволяю ему держать себя в неизвестности.
— Только сначала взгляни на это. — Он хватает мою руку и тянет через улицу. Сердитый скутер клаксует нам вслед, и я смеюсь.
— Постой, что… — И тут у меня перехватывает дыхание.
Мы стоим перед собором. Нет, соборищем! Четыре толстых колонны удерживают готический фасад с внушительными статуями, окнами-розетками и причудливой резьбой. Тоненькая колокольня простирается вверх, в чернильную черноту ночного неба.
— Что это? — шепчу я. — Это известное здание? Я должна его знать?
— Это моя церковь.
— Ты ходишь сюда? — Я удивлена. Сент-Клер не кажется религиозным.
— Нет. Он кивает на каменную табличку, чтобы я прочла его.
— Сент-Этьен-дю-Мон. Эй! Святой Этьенн.
Он улыбается.
— Я всегда считал его немножко своим. Мама приводила меня сюда, когда я был маленьким. Мы брали корзинку для пикника и ели прямо на ступенях. Иногда она брала альбом и рисовала голубей и такси.
— Твоя мать — художница?
— Нет, живописец. Ее работа висит в нью-йоркском Музее современного искусства.
Он кажется горд, и я вспоминаю слова Мередит — восхищается Джошем, потому что тот очень хорошо рисует. И отец Сент-Клера владеет двумя картинными галереями. И Сент-Клер взял рисование в этом семестре. Я интересуюсь, художник ли он.
Он пожимает плечами.
— Не совсем. Я мечтал бы им быть. Мама не передала мне талант, только художественнее чутье. Джош намного лучше. Даже Рашми.
— Ты с нею в хороших отношениях? С твоей матерью?
— Я люблю мамулю, — произносит он с легкостью, без следа подросткового смущения.
Мы стоим перед двойными дверями собора и задираем головы всё выше, выше и выше. Я представляю собственную маму, как по вечерам она заносит данные о каймановых черепахах в наш домашний компьютер. Только сейчас в Атланте не ночь. Возможно, она в бакалеи. Направляется на реку Чаттахучи. Смотрит «Империя наносит ответный удар» вместе с Шоном. Я понятия не имею, что она делает, и это меня беспокоит.
Наконец Сент-Клер нарушает тишину.
— Идем. Ты еще столько не видела.
Чем дальше мы идем, тем многолюднее становится Париж. Сент-Клер рассказывает о своей маме, как она готовит блины с шоколадом на обед и кастрюлю пасты с тунцом на завтрак. Как она выкрасила все комнаты квартиры в разные цвета радуги. Как собирает весь почтовый мусор, где неправильно написано её имя. Он ничего не говорит об отце.
Мы проходим мимо еще одного огромного здания, напоминающего руины средневекового замка.
— Боже, здесь всюду история, — восхищаюсь я. — Что это за место? Мы можем войти?