По пути, однако, я стал жертвой небольшой булгаковской хитрости и предостерегаю других, чтобы не слишком прямолинейно понимали соотношение «литература-жизнь». Ведь следы здесь порой обманчивы, запутаны, ведут в тупик, а персонажи и ситуации нередко контаминированы, как было и в Киеве. Так и на сей раз: Бездомный, как мы помним, убежден, что искать неизвестного надо в доме № 13 и в квартире № 47. Насчет тринадцати – всё понятно: это традиционное дьявольское число (русские говорят: «чёртова дюжина»), а кроме того – номер семейного дома на Андреевском Спуске. О № 47 я первоначально наивно подумал, что он соответствует квартире писателя в Нащокинском переулке (ныне улица Фурманова). Ан нет: Булгаков жил в № 44, а в № 47 проживали какие-то совершенно посторонние лица, так что это не было даже соседским подшучиванием. Этот булгаковский легкий щелчок по носу в который раз напомнил мне о необходимости избегать заблуждений докучливых педантов, с циркулями и весами проводящих сравнение между произведением и реальностью и проверяющих, как было дело «в действительности». Правда этих вещей, человеческих характеров и очень, понятно, переменчивого городского ландшафта – это теперь правда именно булгаковская, в соответствии с поэтическими словами Владислава Ходасевича:
Мир наш представить реально и здраво
И дерзкою волей таланта собственный мир сотворить –
Вот художника право.
А потому и хождение по московским следам писателя – это своего рода забава, развлечение для широкого круга посвящённых. Играть же с ними – сплошное удовольствие, они понимают суть с полуслова. Скажем, один известный театровед, когда я спросил его: «Так Вы живёте на пути Сатаны?», без промедления ответил: «Точно», поскольку речь шла об одном из переулков между Остоженкой и рекой. Впрочем, теперь, спустя десятилетия со времени моих странствий по булгаковской Москве, охотников до этой забавы развелось столько, что сама она стала как бы не столь увлекательна. Но не станем отказывать в праве на своего Булгакова (со всеми последствиями этого) любому следующему поколению. Пусть, затаив дыхание, открывает кладезь булгаковских секретов, пусть идет по их следу, как Бездомный за Воландом. Ему не достигнуть цели, ведь на том и зиждется игра, но по пути оно немало обогатится, а значит, игра стоит свеч.
Коли речь зашла о пути, то попробуем, пользуясь давними воспоминаниями, продолжить его. Насколько это возможно полвека спустя, учитывая, как много раз Москву ломали, перекраивали и изменяли в ходе очередных реконструкций. Значительная часть московской старины погибла бесследно, нередко транжирилась самым варварским образом, теперь ее утрату оплакивают, ведь во времена тотальной жестокости улиц и домов не жалели, как и людей. Не уцелели и многие фрагменты булгаковской топографии, особенно касающиеся той старой, нэповской Москвы, которую Михаил Афанасьевич как репортер исходил вдоль и поперек… «Где я только не бывал! – писал он. – Сотни раз на Мясницкой, на Варварке, на Старой площади, в Союзе Кооператоров. Заезжал в Сокольники, носило меня и на Девичье Поле… На будущее, когда Москву начнут посещать важные заграничные гости, у меня еще есть в запасе профессия гида».