Поцелуй на морозе (Дравич) - страница 148

Еще одно место. Казахстан, Алма-Ата, беседа с казахским интеллектуалистом. «Анджей, ведь я знаю, что самая великолепная человеческая порода – это настоящие русские интеллигенты. Наши местные были ссыльными и нас, молодёжь, воспитали. Но мы, однако, ежедневно общаемся с русскими чиновниками. А ты знаешь, что такое русский чиновник в союзной республике?».

(Отступление: немного знаю, остальное легко представить. Все черты бюрократа плюс тупая колонизаторская спесь. Признаком чиновничьей чести считается незнание местного языка!)

Одна случайная знакомая в поезде Таллин-Вильнюс: «За что эти эстонцы так нас не любят, как вы думаете?». И полное отсутствие контакта, когда, подбирая слова, я пробую что-то объяснить ей.

Меня беспокоит, что даже до настоящих русских интеллектуалистов значимость этих проблем доходит с каким-то запозданием. Возможно, я ошибаюсь, но те же друзья и знакомые, которые самым живым образом реагировали на польские события как люди, отягощенные чувством ответственности за прошлое и настоящее, казалось, далеко не столь были озабочены вопросами сосуществования с грузинами, армянами или киргизами. Вроде бы, да – но не очень. Это как-то устоялось – и Бог с ним. В результате в пору перестройки представители разных народов громко говорят о своих обидах, и это хорошо, но русских, которые авторитетно и во всеуслышание говорили бы об обидах тех, как-то почти не слышно, и это плохо. Были и есть исключения – Сахаров, Григоренко, но общей картины это не меняет.

Справедливость велит признать, что ситуация обычных русских, русских интеллигентов, постоянно проживающих на территориях вне России, никогда не была легкой. Они могут быть самыми порядочными людьми, наиболее лояльными в отношении народа, среди которого живут, но, тем не менее, различным образом страдают за вину других. Я собственными глазами видел, что у Виктора Некрасова, жителя Киева и преданного сподвижника украинского дела, с представителями национального движения, часто тоже моими друзьями, отношения складывались далеко не просто.

Но хватит об этом, ведь моя задача – писать о России, пусть на нее и накладываются порой иные пространства. Не вспоминать о них было бы несправедливо. К этим «внероссийским» воспоминаниям я привязан не меньше и надеюсь, что они касаются вопросов, интересных не только для меня. Конечно, я поставил бы себя в ложное положение, пытаясь создать некий «синтез», посвященный этой теме, после нескольких дней пребывания в таких местах. Такие смельчаки порой появляются, но я не стану следовать их примеру.