Лучше бы она не начинала стрелять философией, чтобы не давать поводов для гордости. Гордиться нечем. Ей точно. Ирина достала сигарету и зажгла ее под недоумевающий взгляд Татьяны.
— Это же не то, о чем я подумала...
— Не то. Просто сигареты. Можешь под микроскопом проверить.
— Что случилось? В твоей жизни появился нежелательный человек?
— Говоришь, как заядлый киллер. Хочешь убить его?
Ну и шуточки у нее. Про Ваню. Про Волчару. Девушка тяжело сглотнула и затянулась сильнее. Боже, всегда храни табачную индустрию на плаву. Было такое ощущение, будто она поднялась бегом на десятый этаж с больным сердцем и астмой и теперь захлебывалась в долгожданной воде. Жаль, никотиновым дымом не напьешься. Самообман. Мираж, который растает, как только яд испарится из мозга, и тот начнет вопить, прося еще и еще.
— Говорю как человек, который боится за тебя. Выкладывай всю правду до последней крошки, даже если она невкусная. Не только же пирожные мне сегодня есть.
— Нет, — отрезала Ирина.
— Ира...
— Нет, и точка. Больше никаких разговоров, никакой терапии. Ничего.
— Ассоциации с... — Татьяна вовремя замолчала, видя быстро меняющееся настроение подруги. — Как здоровье? Ты давно к нам не заходила.
— И никогда больше не зайду. Прости, ничего личного.
— Ты должна появляться на плановых обследованиях хотя бы иногда, чтобы не случилось...
Пальцы Вересовой сильно сдавили запястье девушки. Разжать бы пальцы. Злость душила, наступая ногой на горло. Зачем они все лезут со своей заботой к ней?! Чтобы услышать, как ей чихать на здоровье? Да пожалуйста.
— Мне плевать, и я сейчас выражаюсь максимально вежливо, на последствия и рецидивы. Мне больше это все ни к чему, незачем так яростно следить за здоровьем. Поэтому, если ты еще раз задашь вопрос, касающийся моего прошлого, я больше не обращусь к тебе за помощью.
— Я поняла. — Татьяне не было страшно. Ей было больно от того, что чувствовал небезразличный ей человек, отгородившийся километровыми стенами от внешнего мира. — Что с женщиной, ради которой ты мне позвонила?
— Не знаю. У нее температура и боли. Началось все внезапно. А еще у нее маленький сын, который уже пошел по наклонной из-за болезни матери.
— Сын? — ее взгляд многозначительно метнулся к Вересовой. Ирина уже начала недовольно вздыхать, когда она опередила ее: — Ладно, не суть. Что ты хочешь от меня? Я работаю в гинекологии.
— Ты же все равно понимаешь что-то в общей медицине. Посмотри ее, вдруг что поймешь.
— Хорошо. Сейчас пойдем?
— Да.
Девушки молча расплатились за обед и оделись. Ирину трясло от этого легкого касания к прошлому, словно к тоненькой ширме, отделяющей две комнаты. В ее случае обе темные. Прошлое таким и является: тонкой ширмой, сквозь которую всегда просвечиваются нелепые карикатуры и гримасы былых событий, отбрасывая тень на настоящее. Вся жизнь — это театр теней, и люди в нем марионетки.