– Возьми мою парку, – предложил Игнат.
Он взялся за пуговицы и принялся расстегивать старенькую оленью курточку, но Званка остановила его.
– Заболеешь, а мне снова черничное варенье тебе носи? Вот уж дудки!
Она пригладила растрепавшиеся косы, вздохнула. Игнат заметил, как взгляд скользнул за его плечо, туда, где шевелилась пелена туч.
– Пережить бы зиму, – строго, совсем по-взрослому сказала Званка. – Пока дома тепло – никакие черти не страшны. Протянем до марта, а там новая буря придет.
– Это какая такая буря?
– Известно какая: весенняя. Помнишь, старшие говорили? Прилетит с востока птица вещая, голова человечья, принесет с собой весну. И где она взмахнет левым крылом – там потечет вода мертвая. А где взмахнет правым – живая.
– Выдумки это, – без уверенности проворчал Игнат.
– Куда им! Ты ведь у нас – великий сказочник!
Званка рассмеялась, но потом посерьезнела, склонила набок голову.
– Игнаш, а Игнаш? А я тебе нравлюсь?
Мальчик исподлобья глянул на подругу. В ее сощуренных глазах снова заплясали бесовские огоньки.
– Только честно, ну?
Игнат неловко повел плечами, опустил взгляд.
– Нравишься…
И почувствовал, как на его плечи легли ладони.
– Тогда поцелуй меня? Прямо сейчас.
– Ты чего это? Чего смеешься, а?
– Вовсе я не смеюсь, – голос Званки был серьезен, решителен. – А вдруг мы с тобой последний раз видимся? Вдруг меня навь заберет, что тогда? Я ж ни разу в жизни не целовалась. А ты… ты не расскажешь никому. А если и расскажешь – кто поверит?
– Что ты ерунду-то говоришь? – Игнат почувствовал, как от ее прикосновений начинают разливаться теплые волны.
– И совсем не ерунду! – Званка еще сильнее впилась пальцами в его плечи. – Сам же сказал, что нравлюсь я тебе? Сказал! Ну, так целуй!
Она зажмурилась, вытянула обветренные на морозе губы, дохнув на Игната молоком и сладостью. И теплая волна в этот же миг достигла Игнатова сердца, обернула его жаркой, влажной рукавицей. В животе возникла ноющая тяжесть.
Званка ждала.
Тогда Игнат зажмурился. Неумело ткнулся растрескавшимися губами в ее ждущий рот. Больно ударились зубы. На языке сейчас же появился ржавый привкус чужой крови.
– Ай! Дурак! – Званка толкнула его в грудь, отпрянула.
Игнат тоже отступил и только виновато повторял:
– Прости, прости…
– Смотри, губу мне разбил! – Она несколько раз провела пальцами по рту, сердито глянула на оторопевшего мальчика. – Да что с тебя взять? Как есть дурень!
Званка усмехнулась, вытерла рукавом рот и уже совсем без злобы сказала:
– Ладно, пойдем домой. А то вправду родные ремня всыпят.
Игнат послушно побрел следом. Его губы горели, будто прикоснулись к раскаленной головне. Но жар спадал, а позади, подминая почерневшие стволы сосен, катился взбухающий тьмою вал.