«Обязательно, – дал себе зарок Игнат. – Вот только воду мертвую добуду…»
И спросил:
– Откуда же вещицы эти? Не из Загорья?
– Нет. – Сенька потряс лохматой головой. – Батя говорил, что границу не пересекал. Есть место заветное. А где – не знаю. – И, помолчав, попросил: – Ты его надолго не забирай, ладно? Дел по горло. Скоро надо огород засевать, да и у тетки Вилены мне жить неохота.
– Не заберу надолго, – пообещал Игнат. – Если твой батя вообще со мной пойдет.
– Куда ему деваться. Кормиться надо, – вздохнул мальчик. – Теперь-то он ни на что не годен. А вот раньше на селе учителем был. И родители его тоже учителями были. Думаешь, отчего у него имя такое чудное – Эрнест?
– А откуда он про то место знает? – перебил Игнат.
Сенька пугливо огляделся: не подслушивают ли? Но за окном лишь взад-вперед качался фонарь, отбрасывая на облупленную стену желтушные блики, да мягко скреблись о крышу ветви черешен.
– От прадеда своего узнал, – подавшись вперед, прошептал мальчик. – Долго эта тайна хранится. Только я мал еще. – Он вздохнул. – Но вот вырасту, тогда возьмет меня батя в заповедное место. А пока тебе скажу… – Сенька подался еще ближе и облизал губы: тайна жгла, просилась наружу. – Прадед батин в чистильщиках служил, – доверился он Игнату. – По грязным зонам ходил и многое видел. Так однажды и клад нашел. Батя рассказывал, тогда диковинок еще больше было, а теперь одна труха осталась.
Сенька замолчал, и Игнат молчал тоже. Сердце билось тревожно и гулко, и в ушах звучал надтреснутый голос деда Ермолы: «Приходили чистильщики, все измеряли что-то да по лесам шастали. Только не дошли они до бурелома…»
Вспомнились и уложенные в крепкую стену деревья, и проволочные заграждения, на которые напоролся Витольдов внедорожник. Должно быть, там и начинались места заповедные. Может, простирались они и дальше, до самых Шуранских земель. Только об этом и сама навь не знала. А знал, выходит, только бывший сельский учитель. Для тех мест и ключик предназначен. Можно ли туда добраться?
И призрачный голос Званки успокаивал:
«Добере-е-ешься…»
Игнат улегся снова, до подбородка натянул побитое молью покрывало, и стал следить, как желтые пятна света скачут по стенам. Так он и заснул, и сны в эту ночь его не тревожили.
Наутро Игнат не сразу сообразил, где находится, и долго лежал на кровати, вглядываясь в облупленный потолок. Казалось: вот-вот войдет к нему светлая и заботливая Марьяна, сядет в ноги, похлопает ладонью по его коленям и скажет насмешливо, но не зло: «Конец света не проспи, Игнаша!»
Но Марьяны не было: в эту самую минуту она, должно быть, выходила на платформу Новой Плиски. Вспоминала ли Игната? Добрым или худым словом? Щеки прихватило жаром стыда, и, вскочив с постели, Игнат побрел умываться во двор. Колонка уже работала вовсю: брызги обдавали скачущего с полотенцем мальчишку, а под тугой струей стоял раздетый до пояса Сенькин отец. Фыркая, поеживаясь от холода, он с остервенением драил лицо, плечи и руки, а потом, широко открыв рот, жадно глотал ледяную воду. Услышав скрип несмазанной двери, мужик распрямился и с неудовольствием посмотрел на Игната. Тот попробовал улыбнуться и сказал дружелюбно: