Надо отдавать себе ясный отчет в том, что революция – не выборы. И мнение большинства относительно революционеров и их целей не имеет ровно никакого значения, как бы цинично сие ни звучало. Имеет значение только победа или проигрыш революционеров и их способность удержать власть в случае победы. А удерживать власть можно и против воли большинства, как это небезуспешно демонстрировалось в ходе ряда революций, включая Великую французскую, Великую русскую 1917 г. и буржуазную революцию в России 1991 г.
Мысля в стратегических категориях, революционерам нет нужды перетягивать на свою сторону большинство общества. Нельзя быть сильным всегда и везде. Надо обеспечить решающее преимущество над силами старого режима в конкретной ситуации, в конкретном месте, в конкретное время.
Поскольку большинство революций в мире разворачивалось по так называемому «центральному типу», то есть начиналось с победы в столице (таковыми, кстати, были и все русские революции), то для революционеров критически важно обеспечить превосходство в национальной столице. В этом отношении ситуация декабря 2011 г. выглядела для революционеров как нельзя более благоприятно.
В сжатые сроки им удалось мобилизовать для участия в московских акциях несколько десятков тысяч (до сотни тысяч) человек. Это немного, даже ничтожно мало по отношению к общей численности населения российской столицы, но более чем достаточно для создания плацдарма – «пятачка свободы» – в городе. Тем более что среди этих десятков тысяч было по крайней мере несколько тысяч человек (минимальная оценка – две-три тысячи), изначально нацеленных на самые активные действия и способных выступить их запалом.
Не менее важно, что в момент начала протестов большинство населения российской столицы воспринимало разворачивавшуюся на их глазах революционную динамику весьма позитивно. Почти половина москвичей (точнее, 46%) так или иначе одобряла протестные акции при четверти отнесшихся к ним отрицательно и еще 22% затруднившихся определить свое отношение или уклонившихся от ответа[63]. То есть в случае перехода революционеров к наступательным действиям имелся колоссальный резерв для расширения их поддержки.
Резюмирую: хотя возможность компрометации оппозиционного движения была заложена в самом составе его руководства – и это обстоятельство контролируемая властью пропагандистская машина отработала на все 100%, – в принципе для динамики революции подобная компрометация особого значения не имела. Для победы революции «центрального типа» поддержка оппозиции в Москве была более чем внушительной. В данном конкретном случае все упиралось не в политическую «пехоту» и в резерв, а в принципиальную неготовность оппозиционного штаба к генеральному сражению. У него не оказалось ни воли к власти, ни воли к борьбе.