-- Опять?
-- Опять, товарищ Шахаев. -- Гуров стащил с головы пилотку и обтер ею свой голый, коричневый от загара череп: по дороге сюда они попали с Бокулеем под сильный артиллерийский налет. Гуров прополз на животе метров двести и теперь никак не мог отдышаться. -- Листовки надо забросить немедленно. Такой приказ Поарма*.
* Политотдел армии.
-- Забросим.
Вернулся Забаров и приказал выходить.
-- Пора, -- сообщил он коротко. И, наскоро попрощавшись с Гуровым и Фетисовым, старшина направился к выходу. Около двери его кто-то тихо дернул за маскхалат. Забаров оглянулся и встретился с блестящими глазами румына. Путаясь от волнения, Бокулей пролепетал:
-- До свидания, товарищ!.. Бун... Карашо желаю!..
-- До свидания, Георгий! Спасибо! -- и Забаров крепко пожал его руку. Бокулей еще долго ощущал теплоту широкой забаровской ладони на своих пальцах.
Разведчики завернули в ход сообщения и направились к Донцу. Грунт был песчаный и осыпался от малейшего сотрясения. В брустверы траншеи, шипя, слепнями впивались пули.
Шли молча. Ванин беспокойно сопел за спиной Акима.
-- Ты что? -- шепотом спросил Аким. .
-- Неловко получилось.
-- Ты о чем это? -- не понял Аким.
-- Не попрощался... Обидится...
Сенька беспокоился о Вере, работнице полевой почты. Аким знал, что в последнее время дружба Ванина с этой девушкой все более крепла. Но все же Акиму было странно слышать такие слова от озорного и беспечного Сеньки. Он спросил, задержавшись на минуту:
-- Любишь ее, Семен?
-- Иди, иди, чего остановился! -- подтолкнул его Ванин, потом все же добавил: -- Обидится, наверно...
-- Вернешься -- обрадуется, -- успокаивал его Аким.
-- Нет, все равно обидится. Она у меня такая...
"Ах, Сенька, Сeнька! Bот тебе и шалопай!" -- Аким тяжело вздохнул, ощутил прилив легкой грусти. "Счастливый",-- подумал он про Ванина и быстро зашагал, догоняя товарищей.
Звезды тихо сыпались на землю, встречаясь с взлетевшими ракетами. Из-за темневшей впереди горы выползал огрызок черной тучи, по нему выпускал кривые очереди неугомонный "максим". Где-то, невидимая, покашливала бронебойка. Из приоткрытой двери одного блиндажа слышалось:
-- Кому?
-- Воробьеву.
-- Кому?
-- Кудрявцеву.
-- Кому?
-- Вдовиченке...
Там, должно быть, делили махорку, применяя этот сверхдемократический метод, рожденный фронтовыми старшинами.
Из соседней траншеи до разведчиков, которых для чего-то остановил Забаров, доносился отчетливый солдатский говорок:
-- Савельев, где твои подсумки?
-- В блиндаже, товарищ младший сержант.
-- Он в них махорку прячет.