Но, наряду с этим, стала — ей опять же казалось, что совершенно правильно, — думать, что истинная вера в христианстве, но только не в православном, а в католическом. Да, там, у них, «чистая вера», а здесь, у нас, сплошные обряды, мертвая буква и никакой чистоты. Лика попробовала, конечно, походить в православную церковь по-настоящему. То есть самостоятельно. Но только что из этого получилось?
Когда Артур уехал в последний раз, ее жизнь окрасилась в такие мрачные тона, а сама она погрузилась в такую пучину отчаяния и безысходности, что невольно вспомнила, как ей всегда легчало после посещения церкви, и просто пошла туда. Но то, что увидела тогда в храме, было непередаваемо. Отмечался какой-то большой церковный праздник, поэтому там в буквальном смысле этого слова яблоку негде было упасть. Лика всматривалась в лица окружающих ее людей и со страхом и горьким сожалением отмечала, что мало кто из них пришел сюда для общения с Богом. Она почувствовала себя лицемеркой. Но потом ей стало так тоскливо и противно от этих перешептывающихся, толкающихся, возящихся людей, которым было глубоко плевать на то, что происходило в алтаре, поскольку они не проявляли к этому никакого уважения, что Лика, ощущая, что ее натянутые нервы сейчас лопнут, если она немедленно не выберется из этой галдящей толпы, вышла из церкви и смогла отдышаться только уже за оградой храма.
Ее тошнило, кружилась голова, горели щеки, но больше всего ее пугало растущее негодование. «И это верующие? — с ужасом думала она, вспоминая вспотевшие тупые лица. — Боже, и это твоя паства? Истинные христиане? Если так, боюсь, мне с ними не по пути. Да и что ты за Бог, если у тебя такие рабы?»
Однако, как ни велико было ее потрясение увиденным, Лика все же решила сделать еще одну попытку. Ее измученная душа тянулась к тому, кто только и мог залечить ее раны. Книга замечательного католика еще только начинала читаться.
На сей раз церковь была практически пустой. Лика купила пару свечей, одну из которых поставила за упокой душ родителей. На глаза навернулись слезы, когда свеча, ярко вспыхнув, погасла. Лика осторожно зажгла ее снова. Постояла, вспоминая, какими замечательными они были. Затем прошла дальше и поставила свечу у большого деревянного распятия. Наверное, она молилась. По крайней мере пыталась молиться, но получалось, что твердила только одно слово. Может быть, самое главное в христианстве. Одно из самых главных. Она просила прощения и плакала, хотя собиралась просить не только прощения. Но здесь, перед печальным божьим ликом, все мысли из ее головы тут же исчезли и осталось только острое, режущее слово «прости». И осторожное, неуверенное ощущение, что она продвигается к чему-то…