Адмирал прохаживается по юту. Застегнут, одет тепло.
Евфимию Васильевичу кажется, что матросы, подходя к родным берегам, чувствуют себя получше.
В Японском море серо и пустынно. Где-то мыс Лазарева, откуда уходил без малого год тому назад, а кажется, что прошел век. По европейскому календарю уже июль. А лета не видели.
– И тут не тропики, Евфимий Васильевич! – говорит Сизов, вытягивая снасть над головой адмирала.
Японец Киселев смотрит на север. Он ждет с нетерпением, где же и какая появится Россия.
– Будет на Лазареве, – сказали ему матросы, – гора там вышла на окончание мыса прямо к Сахалину. Это уж будет Россия.
На карте, которую поручик Семенов переменил на своем столе, похожем на комод, появился остров Сахалин. Он полз на сменяемых картах огромным мысом вниз, как острием. Шли на север.
И вот уже на карте, с левой ее стороны, противоположной Сахалину, появился долгожданный материк. Они сближались все теснее, хотя, выйдя на палубу, за волнами ни простым глазом, ни в трубу не видишь ни берега, ни гор. Но сердце моряка угадывает, как они близки, и ждет. Тем больше риска натолкнуться на вражескую эскадру из винтовых корветов, которые, видно, стерегут вход в залив, ждут эскадру Завойко у гавани Де-Кастри, разыскивают новые открытые нами и еще неизвестные им бухты. Про южный фарватер Амура, ведущий в лиман у мыса Лазарева, им не должно быть известно.
Далеко в море, как над горизонтом, в воздухе, стоят английские суда. «Хэда» в Татарском проливе, но берегов все еще не видно. Может быть, с салинга трехдечного корабля увидели бы, но с нашего марса не видно. Англичане выстроились, конечно, так, что просматривают в трубы весь пролив от материка до Сахалина. Не войти ни одному судну, не выйти.
Севернее линии их судов – вход в гавань Де-Кастри, а еще севернее, где берега материка и Сахалина сблизятся, – вход в лиман у мыса Лазарева.
«Вперед или назад? Поворот оверштаг?» – Путятин чувствует ровный, спокойный ход шхуны «Хэда», уверенно идущей на север.
Море спокойно, и ветер тихий, ровный, попутный, словно сама природа говорит: «Идите!», «Подходите, не бойтесь!»
Путятин верил в хорошие предзнаменования. «С курса не сойдем!» – решил он.
Сизов просил товарищей окатить его водой. А то дальше будет холодная, сказал он.
– Ну как, пресная вода? – спрашивали матросы Аникеева, пригубившего из ведра.
– Нет, еще соленая. Но теплая.
Путятин глядит в трубу на чужой флот.
Наверно, это суда эскадры адмирала Джеймса Стирлинга. Опасный, злой враг, соперник Евфимия Васильевича по дипломатической части. В прошлом году в Нагасаки Стирлинг вел переговоры о заключении трактата о торговле и мореплаванье. Японцы обошлись с ним сдержанней, чем с Путятиным, сказали, что до окончания войны договор подписать не могут, но подписали предварительное соглашение, которое англичане объявили важнейшим трактатом. Но вот он ввел военные суда в японские порты, не дожидаясь начала действия соглашения, и превратил Японию в базу для своего флота в войне против нас. Японцам, видно, невозможно еще противиться. Духа нашего в Японии больше нет! Где-то на этих далеких судах ходит и другой прославленный моряк, Чарльз Эллиот, мастак по части конфликтов.