— Сто …адцатая, товарищ майор, — молодцом доложил Сухарев, с облегчением признавая что судьба — индейка.
Этот ответ вызвал еще более обильный прилив восторга. Жердястый отмахнулся от предписания, а здоровой рукой что было силы припечатал сухаревское плечо.
— Вот так встреча на пустынном перекрестке! — повторил майор в радостном угаре. — Куда же вы теперь забрались?
— Плацдарм на Нейсе держим.
— Ишь ты — до Нейсе! — восхитился жердястый. — А меня как раз за Днепром поднакрыло черным крылом. Под Коростенем, в ноябре.
— Шагали не загорали, — подтвердил Сухарев, стараясь не гордиться.
— Что же мы стоим? — удивился майор на самого себя и тут же принял решение. — Значит, так, Пирогов, — объявил он лейтенанту. — Остаешься старшим. Продолжайте обход. Встретимся в девятнадцать ноль-ноль у кинотеатра «Аврора». А мы с земляком пройдемся. — Он оборотился к Сухареву: — Майор Дробышев. Кличут Василием. Как тебя?
Так началось это шапочное знакомство, готовое тут же перерасти в вечную дружбу. Патрульные козырнули и двинулись вдоль улицы, бдительно оглядываясь по ее сторонам. От бульвара полз трехтонный грузовик с черным прожектором в кузове. На углу кинотеатра висела красочная афиша, изображающая полурастерзанного и забитого до крови матроса в рваной тельняшке, под матросом прохаживались одинокие девочки, с предельной решимостью поглядывающие на военных.
— Кенигсберг не взяли, не слышал? — спросил Сухарев вослед черному прожектору. — Может, нынче будет? Хотелось бы глянуть на московский салют. А то война кончится — и не увидишь.
— Так и быть, я тебе салют организую, — пообещал вечный друг, увлекая Сухарева в ближайшее будущее.
Забегаловка нашлась за углом. Дробышев пошептался со знакомой буфетчицей и принялся перебрасывать на мраморный круг столика кружки с пивом, где вскоре образовался белейший пенистый прибой, доходящий до самых губ. Сухарев извлек из мешка и разместил меж кружек флягу с трофейным спиртом. Немедля двинули с прицепом.
— Так как тебя зовут?
— Иваном.
— Тогда за победу, Иван Батькович. Махнем не глядя? — Дробышев кивнул на сухаревские сапоги, похоже, они с самого начала ему приглянулись, и если бы не Украинский фронт…
— Не могу, — отвечал Сухарев с внезапно открывшейся душевной болью. — Не мои, боевого друга.
Майор кивнул с пониманием:
— Известное дело, тогда носи. А после тебя еще кто, — он посмеялся над предполагаемой кончиной вечного друга. — Так что не горюй: если не ты, то сапоги до Берлина дотопают, это точно, таким самоходам износа нет.
Сухарев обиделся:
— Я и сам дотопаю.