— Прекрасно, Иван Данилович. Каковы ваши планы на сегодня?
— В Москве ведь знаете как? Один вернисаж или театр — это весь день. А я еще хотел в библиотеке поработать, — Сухарев явно отнекивался от приглашающего намека.
— В таком случае не смею беспокоить, — согласился Куницын. — Нынче же обрадую вдову.
— Что за радость? — непроизвольно поразился Сухарев.
— Ах, Иван Данилович, все в мире относительно, как учит нас Альберт Эйнштейн. Сколько мы его искали, вы не представляете, по всем архивам, концлагерям, процессам над военными преступниками. И никаких следов. Я и к вам решил обратиться, не имея надежды, поэтому и действовал через Харитонова. Кстати, он москвич, Игорь Пашков, после Испании осел в Бельгии, там и дождался немцев. Друг детства, соратник, вы представляете, как я искал его, сколько раз отчаивался… Мы верили, что он не сгинет, не пропадет в неизвестных солдатах. Он и тогда много сделал, но в сорок третьем году связи прервались из-за провала явки, я сам в том виноват, а еще больше война виновата. И сгинул, ни слуха ни духа. Разве не радость найти после такого перерыва. И для вдовы радость, плюс, разумеется, пенсия, все мы на земле живем… — голос полковника Куницына был по-утреннему свеж, в нем больше не ведалось сомнений. — А копии я у вас возьму, вы не возражаете? Мне тоже бумага нужна для оформления. Попробуем представить его к награде. Когда, вы говорите, его казнили?
— Тридцатого марта сорок пятого.
— Сорок дней всего не дожил… Мы победу отмечали, а надо бы сороковины справлять. Так, значит, до понедельника…
Сухарев положил трубку. Последние слова полковника Куницына о сороковинах больно и пока безотчетно обожгли его. Сорока дней не хватило, и жил бы еще двадцать пять лет. Радость, выжимающая слезы отчаяния. Тридцатое марта сорок пятого — вот что беспокоило его с самого утра. Вагонный сон, вокзал победы, Вечный огонь — он только прикидывался, что думает о прошлом, на деле же думал о самом себе в этом прошлом. Разработал, видите ли, научное обоснование сна — сходство замкнутого пространства: купе и окоп, примитивные звуковые ассоциации: перестук колес и разрывы, вместо того чтобы честно ответить себе, почему этот сон пришел к нему именно сегодня, когда он должен был приехать в Москву как раз на тот же вокзал. Вокзал победы? Да? Но зачем же было притворяться: ведь ты еще там, на площади, все вспомнил и трусливо прогнал свои мысли, чтобы отсрочить минуту расплаты. Так, значит, вокзал победы? А что было за месяц до того? Да, на том же вокзале. Тогда там не играла музыка, вокзал был затемнен, как и весь город, поезд пришел в пять утра… Ведь первый раз приехал в Москву, как можно забыть об этом! И нечего трусливо увиливать. Тридцатое марта! Что тебе эта дата? А если это последний день двадцатилетней жизни… И если это жизнь твоего фронтового друга…