— Вам-то из ваших модерн-заграниц да наши-то вернисажи а ля Русь да интересны ли? — запустил он старославянской вязью, но тут же смилостивился, видимо, с дальним прицелом. — В четыре часа дня в Доме работников искусств на Пушечной. Я оставлю на ваше имя билетик. А может, два?..
— В столице не обзавелся, — отвечал Сухарев со смехом, доставляя себе тайную радость тем, что в состоянии сказать об этом открыто. — Двадцать пять лет назад делал робкую попытку. С той поры обжегся на столичных штучках. Приду один. Там и поговорим с вами.
— Зачем же откладывать? — невинно подхватил Харитонов, будто это и не он только что тянул резину. — Я вполне понимаю ваше нетерпение, Иван Данилович. Так вот, статья, можно сказать, в наборе, со статьей хлопот не будет, рука у вас уверенная, так, две-три незначительные поправки. Глубокая статья. Ваше перо производит сильное впечатление. Читателей было изрядно, чуть ли не в голос читали, как в девятнадцатом веке.
Сухарев насторожился, однако же умело.
— Избу-читальню устроили? — как бы вяло спросил он. — Хорошо, что предупредили меня. В следующий раз буду посылать вам труды сразу в магнитофонной записи.
Харитонов пилюлю принимать не пожелал, у него своих имелось в изобилии.
— Так мы на звук поправки вытаскивали. Со звуком-то виднее, Иван свет Данилович.
— Уж вы-то найдете, — уязвленно ответил Сухарев. — С вашим-то опытом. Надеюсь, я их получу хотя бы в устном виде? — Как всякий автор, Сухарев в полной мере обладал тремя определяющими качествами: непогрешимостью, самолюбием, нетерпимостью к критике.
— Вашего реноме они не заденут, — продолжал Харитонов, подслащивая очередную пилюлю. — Сущие пустяки. Вы и на поправках умеете капитал зарабатывать. Левак вы, доложу я вам. Все на пацифизм напираете.
Сухарев был задет в самое чувствительное место и потому тотчас допустил некоторый промах.
— Это что — указание? — прямолинейно спросил он, чего никак нельзя было допускать в разговоре с таким ярым собеседником, как Харитонов.
— Ни в коем случае, упаси господи, — сладкопевно растягивал Харитонов. — Просто дружеский совет вам и огромная просьба, хорошо, что я не забыл, вы мне напомнили своим вопросом.
Сухарев тотчас узнал этот стиль: просьба высказывалась как бы невзначай, а в ней-то и состояла вся соль разговора. Больше того, получалось так, будто Сухарев сам и есть инициатор данной просьбы: ведь он сам и напомнил о ней. У Харитонова не было ни одного случайного слова, все обдумано, взвешено, выверено. И слова послушно следуют за ведущей мыслью. Даже это вроде бы вскользь, в запятых, брошенное про статью: «Можно сказать, в наборе» — оно тоже не случайно и свой сокровенный смысл имеет. Нет, тут надо ухо востро… Все вступление к разговору свидетельствовало, что просьба будет не из простых, а может быть, даже не из приятных.