Мы ехали в Джонтаун вдоль южной границы Пенна, которая отмечена — (поскольку нам сказали) — широкой извилистой рекой, называемой Потомак>[97] до города Камберленд>[98]. Там — единственная дорога, которая ведет на север. Из Джонтауна мы поехали обратно на восток по северному маршруту, папа Рамли, возможно, намеревался зимовать в западном Кэтскиле или где бы мы ни оказались к началу ноября. (Папа не получал в Пенне такого удовольствия, как остальные из нас — «Мать Спинктон» продавалась там плохо, жители предпочитали целебные настойки из трав, изготовленные их собственными женами, и, во всяком случае, были необычно здоровыми. Спектакли, представляющие подглядывание за голыми женщинами, тоже проходили не совсем удачно, так как граждане Пенна удивительно равнодушны к обнаженному телу, несмотря на все, что может сделать церковь, чтобы огорчить их в этом деле: я видел в Пенне девушку, которая почувствовала блошиный укус, сбросила свою юбку и принялась искать блоху без малейших признаков замешательства, а случайные зрители не смотрели на нее, затаив дыхание от ужаса — они просто смеялись и предлагали ей подходящие советы. Там, в Бетлэме, многие из нас заболели тем, что, казалось, было просто сильной простудой, — сильный кашель и высокая температура. Обстановка стала быстро ухудшаться.
Многих жителей города мучила та же самая болезнь, как мы узнали, в течение нескольких недель. Они беспокоились о нас, считая, что мы заразились этой болезнью от них — это были щедрые, славные люди, которые понимали музыку, по-настоящему слушая, что редко бывает с толпой — и они делали для нас все, что могли.
Папа даже не пытался продавать лекарство в Бетлэме. Он проворчал — в лагере, где ни одно ухо жителя Пенна не могло услышать его — что они были претенциозными ничтожными людьми, которые не понимали науки: «Мать» оказалась бы напрасно потраченной на них. Но он знал, что это глупый разговор, и в душе он так не чувствовал. Когда болезнь начала тревожить нас, он сам принял «Мать Спинктон» и проворчал, что качество лекарства оказалось неподходящим — может быть, он упустил кое-что, черт подери, существенное, постепенно старея и теряя способности, кто-то, наверно, должен бы похоронить его, раз он становится таким старческим, — и с несчастным видом, потеряв свое обаяние, все расхаживал среди нас с бутылкой «Матери». Никого не заставлял, не настаивал, чтобы мы глотали «Мать». Некоторые из нас скучали по его естественной манере так сильно, что мы принимали снадобье с надеждой вылечить его самого. Это было плохое время.