— Ему что, мерещились лавры Менгеле? — ужаснулась Паола.
— Конрой был твердо убежден, что Кароский должен принять себя таким, как есть. По его мнению, иного решения проблемы не существовало. То есть Кароскому полагалось признать, что у него было тяжелое детство, а сам он — гомосексуалист. Как я говорил раньше, Конрой имел обыкновение ставить предварительный диагноз, а затем старался любой ценой втиснуть пациента в это прокрустово ложе. В довершение ко всему он пичкал Кароского смесью гормонов, причем некоторые препараты еще не прошли до конца экспериментальную стадию вроде разновидности противозачаточного средства депо-коветан. Этим лекарством, которое Кароскому кололи в непомерно больших дозах, Конрой снизил уровень его сексуальной возбудимости, но усилил агрессивность. Лечение продолжалось и продолжалось, но никакой позитивной динамики не наблюдалось. Были периоды, когда Кароский становился спокойнее, но не более, Конрой же истолковывал эти моменты затишья как успешный результат терапии. В итоге химия превратила Кароского в импотента. У него не наступала эрекция, и половое бессилие оказало разрушительное действие на его психику.
— Когда вы впервые встретились с ним?
— Когда приехал в институт в тысяча девятьсот девяносто пятом году. Я много разговаривал с ним. Между нами установились до некоторой степени доверительные отношения, что впоследствии завершилось крахом, о чем я вам сейчас тоже расскажу. Но не хочу забегать вперед. Видите ли, через пятнадцать дней после поступления Кароского в клинику ему назначили плетизмографию пениса. Процедура заключается в том, что электроды, подключенные к специальному медицинскому прибору, прикладывают к гениталиям. Прибор показывает уровень сексуального возбуждения на определенные раздражители.
— Мне известно об этом исследовании, — подала реплику Паола таким тоном, словно он начал просвещать ее по поводу вируса Эбола.
— Понимаете… Дело обернулось плохо. Во время сеанса ему показывали жесткие видеозаписи, экстремальные.
— В каком смысле?
— Сцены полового акта взрослого с ребенком.
— Мать твою!..
— Кароский отреагировал бурно и покалечил эксперта-оператора. Надзиратели оттащили его, иначе он убил бы парня. Сразу после этого прискорбного эпизода Конрою следовало признать, что он не в состоянии вылечить Кароского, и направить его в психиатрическую клинику. Но доктор поступил иначе. Он нанял двух физически сильных надзирателей, поручив им не спускать с Кароского глаз, и приступил к регрессивной терапии. В те дни я только начал работать в институте. Прошло несколько месяцев, Кароский сделался сдержаннее, вспышки гнева исчезли. Из чего Конрой сделал вывод о положительной динамике в состоянии пациента. И практически снял наблюдение за ним. Однажды ночью Кароский взломал замок своей комнаты (из предосторожности она запиралась снаружи в определенные часы) и отрубил руки священнику, жившему в том же крыле здания. Свой поступок Кароский оправдывал тем, что священник был человеком «с грязными помыслами», и он, Виктор, своими глазами видел, как тот трогал другого священника «неподобающим» образом. Пока надзиратели сломя голову неслись к комнате, откуда слышались вопли изувеченного клирика, Кароский отмывал руки под краном в душе.