— Кажется, меня обчистили! Побегу, найду слепого на углу Крещатика и Прорезной.
— Сиди спокойно! — удержал его Михаил. — Карманник давным-давно прозрел, и даже если ты его найдешь, он уже избавился от твоего кошелька. Что ты докажешь?
Оказалось, что все, кроме Голубева, знали, что на Прорезной орудовала сплоченная воровская шайка, которой верховодит одноногий жебрак Шпулька, местная знаменитость. Одноногий нищий иногда заглядывает в модную кондитерскую. Он мог себе это позволить, так как на дань с карманников и попрошаек выстроил трехэтажный доходный дом на Садово-Кудринской. Лжеслепец, один из его подручных, также являлся известной личностью. Он просит прохожих перевести его через улицу и по дороге обчищает карманы доверчивых людей, отвлекая их внимание причудливыми историями, в которых он то биржевой маклер, то доверенное лицо Бродского, то незаконнорожденный сын капитана крейсера «Варяг» Руднева.
— Надо сказать городовому на углу.
— Карманники платят ему, чтобы их не обижали, — засмеялась веселая компания.
— Конинхин, откуда ты такой наивный? А еще юрист! Плюнь, не бегай никуда! Лучше посиди с нами, увидишь потеху. Нечуй должен пройти под своим зонтиком.
В конце улицы показалась согбенная фигура, облаченная в длинное теплое пальто. Весь Киев знал этого старика, зимой и летом ходившего под дырявым зонтом. Старик был автором, писавшим на малороссийском языке под псевдонимом Иван Нечуй. Однажды на ярмарке Голубев видел одну из его комедий «На Кожемяках» и, надо признать, от души посмеялся над её грубоватым юмором. Кстати, эту комедию перевел на русский язык Николай Островский, брат министра государственных имуществ. Комедию назвали по русской пословице «За двумя зайцами». Нечуй был чудаковатым стариком, строго придерживавшимся раз заведенного распорядка дня. Вдоль по улицам Прорезной и Пушкинской он прогуливался в одно и тоже время.
— По нему можно часы сверять! — сказал кто-то из студенческой компании, пряча в нагрудный карман дедовскую луковицу с треснутым циферблатом.
Неожиданно Нечуй свернул к кондитерской и на певучем малороссийском наречии обратился к господину с окладистой бородой, похожей на бороду пушкинского Черномора.
— Михайло Сергейович! Здоровеньки булы? Чи давненько приихалы з Львива?
Господин с бородой Черномора сделал вид, что не слышит, и закрылся газетой. Но от старика не так просто было отделаться. Нечуй требовательно постучал сложенным зонтиком по мраморному столику и повторил:
— Михайло Серьгейович! Пан Грушевьский! Будьте ласкави, повертайтесь до мени!