Однажды утром в ливень я открыл нашу дверь и увидел Лейкина, а позади него стоял офицер СС. Офицер был высокого роста, и поверх фуражки он надел прозрачный капюшон от дождя. Он улыбнулся и стряхнул воду с рукавов дождевика, отодвинул Лейкина в сторону рукой и сказал: «Guten Morgen». Он говорил с выражением человека, который был рад тому, что ему удалось так долго сохранять терпение в обществе непослушных детей. Он поинтересовался по-польски, говорю ли я на немецком. Когда я ответил, что не говорю, он кивнул и начал так яростно счищать грязь со своих сапог, что надвое порвал наш коврик для обуви.
Левый рукав его форменной куртки был подоткнут под ремень, потому что у него не было руки. Он заметил, что я смотрю на рукав, и сказал по-польски: «Войны – это вам не пирушки. А вот ты должен чувствовать себя везучим молодым человеком, правда?»
Лейкин представил его как оберштурмфюрера Витоссека. Я поздоровался, и немца, казалось, повеселил мой тон.
Борис притворялся, что спит на полу у моих ног.
– Я бы попросился войти, но, наверное, теперь – не лучшее время, – сказал немец.
– Правда, он неплохо говорит по-польски? – заметил Лейкин.
– Тебя зовут Аарон Ружицкий? – спросил немец.
– Да, – ответил ему я.
– Не мог бы ты выйти в коридор, – сказал он.
– Аарон, – позвала мама из кухни.
Я вышел и захлопнул за собой дверь. Окно в коридоре разбилось, и казалось, что дождь стучит еще громче. Семья, которая жила под этим окном, натянула попону над головами, чтобы не вымокнуть. Струи воды стекали в ведро.
Немец сказал, что хочет, чтобы я пришел в службу, которую он сейчас устраивает на Желязной улице. С дюжину евреев уже там побывали, и Лейкин порекомендовал меня.
И что мне делать в таком месте, поинтересовался я.
– Это что-то вроде небольшого еврейского концерна, – сказал он. – Вот твой друг уже стал его частью. Именно он тебя и порекомендовал, – повторил немец.
– Порекомендовал для чего? – спросил я.
– Ну, всегда есть место открытиям, если тебе интересно, что творится в окружающем мире, – сказал он. Я посмотрел на Лейкина, который только пожал плечами.
– Конечно, ты можешь служить в трудовом батальоне, – сказал немец. – У тебя есть личная карточка?
– Меня еще не зарегистрировали, – сказал я.
– Это в доме 103 на Желязной, – сказал немец. – Твой друг расскажет обо всем, что тебе нужно знать.
– А больше тебе ничего знать и не нужно, – добавил Лейкин.
– О, и еще кое-что, – сказал немец, уже уходя.
Он открыл дверь, и моя мама вместе с мамой Бориса ахнули, стоя посреди квартиры.
– Не будете ли вы так любезны предоставить мне какую-нибудь еврейскую книгу или другой священный предмет?