– Мадам Вильчинская недавно спросила меня, почему я так к тебе привязался, – сказал он, ожидая, пока я искал свои башмаки. – Я же не вижу в этом ничего загадочного.
– Там на улице есть мальчик, который хочет меня убить, – сказал я ему. Я не смотрел на него, когда это говорил.
– Со мной ты в безопасности, – сказал он.
Старый доктор остановился на улице перед входной дверью и притворился, что проверяет карманы, пока я не набрался храбрости последовать за ним. Он сказал, что меня наградят Карточкой за Хорошую Заботу за то, что я присматриваю за новоприбывшими. Карточку можно было обменять на дополнительную порцию сладкого.
И снова в такую рань на улице не было никого, кроме попрошаек. Некоторые все еще прятались по своим углам в мусоре, другие, обмотавшись тряпьем и лохмотьями, шатались от человека к человеку и ныли. Один мальчик, походивший на моего старшего брата, напечатал у себя на повязке «Еврей Полезен для Экономики». Он поймал мой взгляд и сверкнул в мою сторону своими черными зубами.
– Как поживаешь? – спросил он. – Сколько времени осталось на «твоих» часах?
Он продолжал ужасно скалиться даже после того, как Корчак дал ему несколько грошей. Пара стариков бродила вокруг нас троих, их взгляды были устремлены на тротуар, будто они что-то потеряли.
Первый дом, в котором мы попытали счастья, дал Корчаку всю необходимую сумму после того, как он описал действие пьесы, а потом у него начался приступ кашля.
– Ну что ж, это хорошие новости, – сказал он, но как только мы отправились в обратный путь, он остановился, увидев на улице два тела, прикрытых бумажными простынями. В местах, где бумагу не придавливали камни, ее поднимал ветер.
Мы прошли мимо каминных часов, обернутых веревкой.
– Знаешь, когда я был студентом-медиком, я сидел по ночам после смены в комнате для вскрытия трупов, – сказал он, когда мы снова пошли. – Я платил охраннику, чтобы тот разрешал мне остаться там.
Я чесался от вшей. Даже будучи при смерти, мама умоляла меня каждый день пользоваться керосином. Даже перед ее кончиной я врал ей по этому поводу. В больнице я кричал ей, чтобы оставила все как есть, и она отворачивалась к стенке и просила уйти.
Корчак взял меня за руку, и мы оба чуть не упали из-за него.
– Я просто там сидел и рассматривал лица мертвых детей, – сказал он. – Что я там делал? Чего я там искал?
Мимо пробежала трусцой колонна желтых полицейских. Он казался взволнованным от собственного вопроса, и я ответил ему, что не знаю.
– Каким я был странным и неприятным типом. И остаюсь таким же сейчас, – сказал он. Он сказал, что сожалеет о том, что не взял сигарету. Он сказал, что сожалеет о том, что не позавтракал.