Некогда это был прекрасно обставленный помещичий дом. Война превратила его в разграбленные руины.
Давай присмотримся к нему повнимательнее. В ночь, о которой рассказывалось в нашей последней главе, три офицера, не найдя приличного ночлега в переполненных тавернах Ардсли, решили реквизировать заброшенный дом и по-братски разделить между собой пустующие комнаты. Они прихватили слуг, нагрузив их дровами и провиантом. Вскоре в столовой, сохранившейся чуть лучше других комнат, уже пылал камин, а на широкой доске, подпертой кольями и заменявшей стол, ждали бутылки с вином и холодное мясо.
Выпроводив слуг и запершись на ржавые щеколды, трое вельмож (а все они были вельможи) собрались в непривычном тепле и уюте у жаркого очага.
Взгляни на них, читатель. Разве ты не узнаешь лица и фигуры в тусклых отсветах пламени? Обрати внимание на самого высокого, чьи пышные белокурые волосы, сейчас всклокоченные и спутанные, ты в иных обстоятельствах видел завитыми тщательно, как у дамы. Этот preux[97] шевалье часто попадался тебе на глаза – один из первых франтов столичного двора.
Взгляни теперь на этого вальяжного щеголя, в забрызганных грязью сапогах и шпорах, в сюртуке из грубой ворсистой шерсти, придающем ему занятное сходство с медведем. Густая щетина, худая обветренная физиономия, голодные глаза, как у изможденного тигра. Полюбуйся на лорда Арундела, когда тот жадно следит за куском сырого мяса, жарящимся в камине на углях.
При том прилежном усердии, с каким склоняется над жаревом второй офицер – широкоплечий молодой крепыш, – мне нет надобности его представлять: это генерал Торнтон.
Третий, в плаще, очень похожем на бурое одеяло, перехваченное в талии кожаным поясом, тот, что сейчас таким небрежным движением берет понюшку из золотой табакерки, так вот, этот головорез, с ног до головы забрызганный олимпианской болотной жижей, этот бравый денди – не кто иной, как виконт Каслрей, бывший губернатор провинции Заморна.
– Что ж, – промолвил Торнтон, вставая с колен – в этой позиции он молча надзирал за отбивными, – кажись, готовы. Берите-ка по овсяной лепешке да сольцы, а я раздам мясо. Вот вам, Арундел, вот вам, Каслрей, дружище, а это мне.
– Львиная доля, – вполголоса пробормотал Арундел, вгрызаясь в отбивную зубами белыми и острыми, как у мастифа.
Торнтон не услышал его слов и, слегка разомлев от сытости и тепла, принялся в своей особой манере пожимать плечами и теребить мочку уха с явным намерением произнести что-то умное и поучительное.
– А домик-то славный, – сказал он, оглядываясь, – и ведь жил же здесь кто-то в свое удовольствие. Да и не старый совсем домишко. Я бы сказал, построен лет сорок назад – никаких тебе низких потолков да узких оконцев с частым переплетом, а большие красивые рамы – загляденье небось было, пока стекла не выбили. Стены прямые, ровные – так и вижу их в обоях, а не в зеленой плесени. Интересно, кто тут жил?