— Что я скажу? — не сразу нашёлся, что ответить, Ицхак Блюменфельд. — К несчастью, есть соседи, от которых никак нельзя отгородиться и которых, как бы нам с вами этого ни хотелось, по-доброму не выселишь в Африку или на Северный полюс. Они же, в отличие от нас, мечтают только об одном — как бы собрать всех евреев и скопом переселить на кладбище.
Евреи Йонавы всполошились и приуныли, узнав, что рабби Элиэзера после его пасхальной проповеди вызвали на допрос в НКВД. Мало ли что власти вздумается сделать, чтобы заткнуть рабби рот? Да ещё возьмут и закроют Бейт кнессет а-гадоль…
Допрашивали рабби Элиэзера майор Воробьёв и его заместитель по оперативной части Самуил Семёнович Дудак — Шмулик.
— Как нам стало известно из достоверных источников, вы, уважаемый, в своих проповедях агитируете прихожан против дружественного нам германского государства. Будем вам очень признательны, если впредь вы поостережетесь в выражениях и ограничитесь только вопросами вашего вероучения.
Шмулик медленно, с некоторыми самовольными сокращениями, переводил, а майор Воробьёв, изображая доброжелательного и воспитанного человека, внимательно слушал.
Рабби Элиэзер спокойно, с достоинством ответил:
— Моя вера, господин офицер, обязывает меня не лгать ни себе, ни своим прихожанам. Я всегда и везде говорю то, что думаю, а не то, что кто-то повелевает мне против моей совести и воли. За все свои слова я отвечаю перед Господом Богом. Только перед Ним, единственным. В противном случае моя служба, посвящённая Ему, потеряла бы всякий смысл.
— Это очень хорошо, — согласился Воробьёв. — Но не забудьте, что кроме Господа Бога на свете есть и другие судьи. Порой более суровые. Приятно было познакомиться. Вы свободны.
Как ни старались власти снять напряжение и успокоить жителей местечка, крепнущее ощущение близкой развязки — столкновение русских с «дружественными» немцами — постепенно нарастало и усиливалось не только из-за допроса рабби Элиэзера, но и потому, что Йонаву вдруг в массовом порядке стали покидать жёны и дети русских офицеров. Они возвращались на родину. Майор Воробьёв тоже отправил своих супругу и сына в Мордовию.
Отец не раз допытывался у своего нового родственника Василия Каменева и ещё неженатого старшего лейтенанта Фишмана, чем объяснить это скоропалительное перемещение, не связано ли оно с угрозой немецкого вторжения на территорию Литвы. Оба, словно сговорившись, уклончиво отвечали: дело, дескать, в том, что в Литве не хватает русских школ и с жильём пока сложно, строят черепашьими темпами, и вообще, как известно, дома лучше, чем в гостях.