Неоспоримое доказательство того, что всё идёт к войне, неожиданно получил в конце апреля Юлюс. Он принёс в швейную мастерскую приклеенную к парадному входу в дом Эфраима Каплера листовку, которую во время утренней уборки улицы обнаружил его родитель — дворник Антанас.
— Я не великий грамотей, — признался Юлюс. — Но от того, что там написано, мне стало страшно. Там про вас, про евреев.
Он протянул листовку своему учителю.
Отец подержал её в руке, глянул на текст, напечатанный на пишущей машинке, и вернул Юлюсу.
— Ты ведь учился в литовской школе, — сказал отец. — Прочти ещё раз и расскажи нам вкратце — что там про евреев? Читать по-литовски я, к сожалению, так и не научился. Говорить ещё с грехом пополам могу, а вот с вашими буквами не очень подружился.
Юлюс положил листовку на стол и первым делом перевёл на идиш заглавие:
— Фронт литовских активистов.
— Солидная фирма, — усмехнулся отец.
— Воззвание, — добавил Юлюс.
Из его корявого перевода отец и Мейлах поняли, что евреев за их долголетние грехи ждёт окончательное жестокое возмездие. Указ великого князя Витаутаса о праве евреев селиться в Литве и заниматься торговлей и ремёслами вскоре будет отменён. Каждый еврей должен в кратчайший срок покинуть её пределы, а если за кем-то числится какое-нибудь преступление против независимой Литвы и кто-то предпримет попытку укрыться, найти убежище и скрыться от правосудия, то долг всех честных литовцев собственными силами задержать такого, а в особых случаях немедленно привести над ним в исполнение суровый и справедливый приговор.
— Всё? — спросил отец.
— Всё, — с облегчением вздохнул Юлюс. — Я не знаю, кто это написал и приклеил. Но поверьте, я к этому не имею никакого отношения и совершенно не согласен с тем, что здесь говорится! Я, наоборот, за то, чтобы в Йонаве по соседству с нами всегда жили евреи. Всегда.
— Порви эту подстрекательскую пачкотню в клочья и выбрось в помойное ведро! — презрительно сказал отец и добавил: — Не слишком ли рано начали сводить с нами счёты и праздновать победу немецкие прислужники?
— Может быть, эту чушь всё-таки не выбрасывать, а показать кому-нибудь из начальства? — пробасил Мейлах. — Не вовремя пан Самуил в Москву уехал учиться.
— Вовремя он уехал или не вовремя, не имеет никакого значения. Чем бы, по-вашему, пан Самуил, как вы его величаете, помог, останься он в Йонаве? Утешил бы нас, лишний раз напомнил о мощи Красной армии? — отозвался отец и добавил: — Мужчины нашего рода пятьсот с лишним лет прибивали подмётки и шили одежду на этой земле, и вдруг… Нам приказывают вместе с жёнами и детьми убираться отсюда вон, не сметь искать убежища, бросить свои дома и могилы своих предков.