Через несколько дней, когда вечером после смены Пантюшин вместе с ребятами из бригады, отправив 'женатиков' по домам, сооружали эту самую 'штуку', в цеху появился Фомич. 'Штука' представляла собой столешницу из иллюминаторного стекла с подсветкой и систему зеркал с линзами. За спиной Фомича маячил не кто иной, как Стёпка Быстров. На его появление никто особо внимания не обратил, некогда было — рабочий человек дал слово 'сделать штуку', он её делает. Рабочий человек словами не бросается. Поприветствовали бригадира и продолжили работу, оставив 'гостя' без внимания. Быстров на такую реакцию никак не отреагировал и незаметно подключился к работе — тут вовремя отвертку подаст, там поддержит или вставит фиксирующий шплинт. Потом сделали перерыв, и вышли во двор перекурить. И уже в курилке Василь Мищенко спросил:
-А чего это ты, Быстрый, решил в активисты заделаться?
-У меня после той лекции, Василько, как какое реле в мозгу переключилось. Люди такие дела интересные делают, а я... груши околачиваю. Мне через год можно в армию идти, я на флот хочу проситься. И стать там наилучшим наблюдателем, чтобы видеть всё и в небе, и на воде и под водой. Ведь придумают же такую машину, чтобы под водой видеть, правда, Печ... Андрей?
Все заметили оговорку Быстрова. И то, что он быстро исправился, что для такого самолюбивого парня, каким был Быстров, значило очень многое.
-Правда, Степан. Обязательно придумают. Уже придумали, звуковой локатор называется. Вот, возьми, почитай.
И Андрей протянул Быстрову тоненькую в светло-синей обложке брошюру. Таких книжечек, как помнил Рыбный, потом будет много. И через несколько лет они превратятся в лучший, по его мнению, учебник по радиотехнике. И одним из его составителей будет первый учитель Рыбного, сейчас всего лишь молодой ассистент на кафедре физики Казанского университета. Кстати, еврей. Но настоящий человек. Жека помнил, что с началом этой долбаной 'перестройки', пока был жив его Учитель, ни одна сволочь из числа его многочисленных 'родственничков' даже намекнуть не смела о том, чтобы свалить на 'историческую родину'. А потом Учитель умер...
А еще через пару недель Пантюшин написал донос. Свой первый в жизни и единственный донос. Не на кого-то конкретно, а на порядок организации работы с документами в лаборатории. Не было у него другого выхода, поскольку всяческие его намёки на секретность и порядок просто не воспринимались. Гениальные инженеры и изобретатели отличались какой-то детской наивностью и готовностью поделиться своими открытиями со всем миром. В эти умные головы, мечтающие осчастливить всё человечество, просто не укладывалась мысль о том, что Россию окружает не человечество, а денежные акулы, хватающие всё, что может принести прибыль. Прибыль, которую они получат, 'осчастливливая' это самое человечество. И тогда страна вынуждена будет покупать за валюту, которую можно было потратить на другие важные дела, своё же собственное изобретение. Да мил человек, изобретай, осчастливливай, но... оформи по правилам патент. Застолби своё право, чтобы не ты платил деньги за свою гениальность, а тебе платили. Твоей стране. В принципе, Андрей понимал настроение коллег — получивший свободу, самостоятельность и возможность творить — настолько счастлив, что готов без раздумий поделиться своим счастьем со всем миром. Но Андрей-то знал, как этот самый мир умеет пользоваться русской открытостью, поэтому и написал донос. Написал и начал ждать реакции. В том, что реакция обязательно будет, он был уверен. И она последовала, в виде строго распоряжения наркомата на нескольких листах, с которым их всех ознакомили на общем собрании. Выходило, что Пантюшин оказался не один таким 'озабоченным'. Еще больше Андрей успокоился, когда вспомнил рассказы старожилов завода о том, что когда делегатов съезда физиков, проходившем в Нижнем Новгороде, водили по цехам, Фомич распорядился укрыть готовые лодки брезентом. Дескать, 'нечего тут'. В соответствии с распоряжением наркомата все рабочие тетради и блокноты собрали, прошнуровали и начали выдавать под роспись в начале рабочего дня. А начальник лаборатории теперь был обязан не только отчитываться о выполнении плана исследований, но и составлять аналитическую записку обо всех проводимых в лаборатории работах. Этим Пантюшин и воспользовался.