Трясущимися руками она отбросила газету, выдвинула из-под кровати китайскую сумку (больше ублюдок в нее не лазил, поэтому она смело держала в ней что хотела), порылась в ней и достала упаковку элениума. Положила в рот сразу две таблетки и запила минеральной водой, бутылка с которой тоже стояла под кроватью. Потом прилегла на постель и лежала молча минут пятнадцать.
Теперь, под действием элениума, мысли ее шевелились медленно — как водоросли в реке. Некоторое время она просто сидела на кровати, подтянув колени к подбородку, и раскачивалась из стороны в сторону. Потом принялась что-то напевать. Потом вдруг резко вскочила, схватилась за край чистой льняной простыни, которую сама же вчера и стирала, и, дернув руками в разные стороны, разорвала ее на две части. «Нет! Нет! Нет! — рыдающим голосом закричала она. — Нет, он жив!» Увидев перед глазами обнажившийся серый, в бурых пятнах матрас, бросила все и, босая, подошла к окну.
Солнце было уже высоко, погода для второй половины июня стояла на удивление теплая и ясная. На другом берегу речки, на сопке, шевелились от ласкового ветерка жемчужно-зеленые бамбуки. Вода приветливо журчала по перекату. И вдруг Вероника заметила, что вся река, от одного берега до другого, бурлит, переливается и кишит живностью. Вглядевшись получше, она поняла, что это пошла на нерест сима. Обычно в этих местах она нерестилась первой из всех красных рыб. Но такое количество бунтующей рыбьей плоти Вероника видела в первый раз. Это было настоящее торжество жизни. Огромные, в руку величиной серебристые рыбины, петляя по камням и перепрыгивая через преграды, двигались против бурного течения, спотыкались, бились головами, драли бока, но продолжали ползти, словно знали какой-то великий и загадочный смысл бытия. Их мощный, упрямый ход вызывал трепет и восхищение. Глядя на них, казалось, что, попадись на их пути любая преграда, они все равно преодолеют ее и не откажутся от своего радостного движения. Даже смерть, неминуемо поджидающая в конце пути, была не в силах их остановить…
Полчаса Вероника, как завороженная, стояла у окна и угрюмо наблюдала за нерестовой рыбой. Сколько ни пыталась себя заставить, она не могла думать о Максиме как о мертвом. Нет, это ошибка. И она ни за что не поверит, пока не увидит его… своими глазами. Пока не поймет, что он из тех, кого уже не спасти…
А рыбины все шли и шли вверх по реке — словно дразнили ее, поблескивая на солнце серебристой чешуей. «Холодные, глупые твари, — думала Вероника, — ну откуда в них столько силы, столько упорства и жажды жить? Ползут и ползут… И все им нипочем…» Ей казалось несправедливым, что какие-то жалкие рыбы сильнее и целеустремленнее ее, Вероники.