– Да, – выдохнул он, зажмурившись. – Помню. Все помню. Каждое слово, каждый вздох, каждую улыбку, каждый поцелуй, который ты мне дарила, каждую игру, в которую мы играли, каждый капустный пирог, который ты мне пекла. Я помню все.
– Теперь ты расскажи что-нибудь из своих воспоминаний, – прошептала она, – только тихо, иначе у того слепого, что лежит напротив, будет сердечный приступ.
Александр откинул ее волосы со лба и улыбнулся.
– Помню, как Аксинья сторожила у дверей бани, где мы были одни, разгоряченные и все в мыле, и я непрерывно шикал на тебя.
– Ш-ш-ш, – тут же прошипела Татьяна, показывая на спящего человека напротив.
Александр почувствовал, что она пытается отстраниться.
– Погоди, – выговорил он, прижимая ее к груди и оглядывая палату. – Мне кое-что нужно.
Татьяна лукаво улыбнулась.
– Да? И что именно?
Но Александр знал, что она уже успела распознать тот особенный взгляд, который всегда появлялся у него в определенные минуты.
– Должно быть, ты и в самом деле поправляешься, солдатик.
– Быстрее, чем ты представляешь.
Приблизив к нему раскрасневшееся лицо, она негромко заверила:
– Не волнуйся, я прекрасно представляю.
Александр принялся расстегивать ее халат. Татьяна отстранилась:
– Не надо.
– То есть как это «не надо»? Тата, расстегни халат. Я хочу потрогать твои груди.
– Нет, Шура. Кто-нибудь проснется, увидит нас, и тогда жди беды. Здесь так много народу. Кто-то да увидит. Может, как медсестре мне и простят постоянное желание держать тебя за руку. Но вот все остальное мне так просто не сойдет. Думаю, даже доктор Сайерз не поймет таких вольностей.
– Мне необходимо прикосновение твоих губ. Хочу почувствовать твои груди на своем лице, хоть на минуту, – потребовал Александр, не отпуская ее. – Ну же, Татьяша, расстегни верхние пуговицы и наклонись, будто поправляешь подушку. Я умру, если не поцелую твои груди.
Вздохнув и корчась от неловкости, она расстегнула халат. Александр так хотел ее, что не заботился о приличиях. В полной уверенности, что все спят, он жадно наблюдал, как она, расстегнув халат до талии, придвинулась к нему и подняла рубашку.
Увидев ее груди, Александр так громко ахнул, что она отпрянула и торопливо одернула рубашку. Ее груди, молочно-белые и налитые, набухли вдвое больше прежнего.
– Таня, – простонал он и, прежде чем она сумела отступить, схватил ее за руку и притянул к себе.
– Шура, перестань, отпусти меня! – умоляла она.
– Татьяша, – повторил он. – О нет, Таня…
Татьяна больше не сопротивлялась.
– Ну же, отпусти меня, – пробормотала она, нагибаясь и целуя его.