Я знала, что Лео на меня поглядывает, я реагировала на него, продолжая молчать и улыбаться со все более стекленеющими глазами, а внутри нарастала паника. Неужели так будет всегда? Его семья отстраняется от меня? Он почти рядом… но вне досягаемости?
Я с радостью услышала фанфары и увидела, как камердинеры появляются, чтобы отвести в стороны тех, кто будет сидеть за главным столом, войдя через отдельные входы. Но в тот же миг облегчение схлынуло при мысли, что до молитвы осталось всего несколько минут.
Лео, Рольфа и меня отвели в смежную комнату за главным залом, где Лизу и Бориса готовили к выходу помощники, а Павлос и его семья наблюдали за этим. Павлос, казалось, был счастлив избавиться от суеты, но его жена Матильда, на голове которой блистало то, что я приняла за четвертую по важности тиару, имела такое выражение лица, словно ела лимоны. Парни, насколько я видела, страдали от похмелья.
Лиза и раньше потрясающе выглядела, но теперь она была королевой, а к тому же еще всемирно известной супермоделью. Ее угловатое лицо было безупречным, золотые волосы идеально сочетались с поразительной диадемой, которая могла бы посрамить все украшения Британской монархии. Рядом с ней стояла София, чью подводку правили два художника, а облегающее платье проверяли на пылинки еще два помощника. Фотограф, которого я уже видела раньше, снимал «закулисные» сцены, но Лиза не зря контролировала все на свете. Они уже были идеальны.
На Борисе не оказалось пластиковой короны, но его пиджак был украшен радугой медалей, и еще один помощник пудрил ему лоб. Увидев нас, он радостно заулыбался.
– А, вот вы где, – сказал он. – Все готово?
Я глупо кивнула и крепче вцепилась в свою вечернюю сумочку.
– Ваше высочество, если вы готовы… – пробормотал церемониймейстер, и внезапно все стало двигаться очень быстро.
Я услышала из зала приглушенные звуки фанфар; затем Лиза и Борис исчезли за дверью, вызвав вдалеке волну аплодисментов.
Лео, Рольф и я взглянули друг на друга. Я не знала, выглядела ли я так плохо, как себя чувствовала. София жестом отпустила визажиста, и я уставилась на нее вполне откровенным взглядом, но она не ответила, а затем нас построили в очередь, и пришлось шагать друг за другом через противоположную дверь.
Это было как шаг на сцену в Вест-Энде. Все прожектора сосредоточились на главном столе, и я заморгала, когда к нам развернулось море лиц; люди смотрели, шептали, оценивали. Мы сели, и зазвучали тосты на итальянском, и снова фанфары, и речь Бориса на трех языках, а затем, слишком уж быстро, было объявлено мое имя, и в зале воцарилась пронизанная ожиданием тишина.