В пятом часу утра вахтенный офицер Леонид Рыбаков обнаружил на горизонте еле видимые дымки. Они то исчезали, то снова появлялись над изломанной кромкой горизонта.
— Три неизвестных корабля! — коротко доложил он командиру.
Шестаков нацелил бинокль на горизонт:
— Неизвестные, говоришь?.. Не наши — это ясно. Объявить боевую тревогу!
Переливчатая трель колоколов громкого боя вновь разнеслась по кораблю.
Рыбаков записал в вахтенный журнал:
«…04 часа 25 мин. Обнаружены три эсминца противника. Дистанция 55 кабельтовых, курсовой угол 90 градусов правого борта. Объявлена боевая тревога…»
Комиссар поспешил в радиорубку:
— Оповещение о выходе наших кораблей в море было?
— Нет, товарищ комиссар, не получали, — доложил вахтенный радист Константин Блинов.
Стрельник возвратился на мостик:
— Да, это не наши!
— Эсминцы противника. Теперь уже их хорошо видно. Типа «Редер»… — говорил Шестаков, не отрывая глаз от бинокля. — Форсируют ход…
Комиссар взглянул в сторону вражеских кораблей. Они шли полным ходом, быстро сближаясь с «Туманом». Их темные силуэты резко выделялись на бледном полотне утреннего неба. «Многовато их!» — подумал Стрельник и вслух сказал:
— Нахально, однако, лезут… Нахально.
— Да уж чего-чего, а этого им не занимать. Нахальства у них хоть отбавляй, — поддержал Шестаков.
С боевых постов на мостик один за другим поступали донесения о готовности. «Туман» продолжал идти намеченным путем. Вражеские эсминцы перестраивались в строй уступа.
— Разворачиваются… — про себя сказал командир и быстро прикинул в уме: «Три эсминца, на каждом по пяти 130-миллиметровых орудия, большая скорость — и наш сторожевичок, переделанный из рыболовного траулера, с двумя 45-миллиметровыми пушками». — Мда-а, неутешительная арифметика, — сказал он вслух.
— О чем ты, Лев Александрович? — спросил Стрельник.
— Арифметика неутешительная, говорю, — усмехнулся Шестаков и приказал вахтенному офицеру: — Следовать прежним курсом! Доложите обстановку в штаб. Бой примем! — и снова повернулся к Стрельнику: — Что скажет комиссар?
— Примем! — решительно ответил Стрельник и направился к трапу. — Пойду к матросам. Поговорю с народом.
— Самый полный вперед! — резко передвинув ручку машинного телеграфа, прокричал в переговорную трубу Шестаков и спросил у Рыбакова: — Вам ясен мой маневр, лейтенант?
— Не совсем, — смутился помощник командира.
— Прижмемся ближе к берегу. Там нас прикроют наши батареи, — пояснил Шестаков и рукой, в которой был зажат бинокль, ткнул в сторону Кильдина, черным горбом выпиравшего из воды. — Успеть бы только… Скорость у нас маловата.