Иностранный Шанхай постепенно исчезал. Не очень богатые фирмы быстро поняли, что ежемесячно переводить деньги в Китай без видимой надежды на возобновление торговли накладно. Некоторые из них написали китайским властям письма с просьбой забрать их дома и фабрики бесплатно (опять сюжет из «Алисы в Стране чудес»). Это тоже было следствием продолжающейся политики бескровного удушения капитализма - политики Мао Цзэдуна. В книге П.П. Владимирова очень достоверно нарисован портрет Мао: среди народа - в заплатанных штанах, заношенной ватной куртке и дранной шапке ест похлебку из чумизы, которой его угостили солдаты и которую он запивает водой; а дома - голландский джин и сигареты «Честерфилд». Все это чести ему не делает.
Политика медленного удушения набирала обороты. Если раньше иностранцы в течение ста лет переводили деньги из Китая на родину, то теперь механизм начал работать в обратную сторону. Увольнение, вернее перевод иностранных служащих из Шанхая, продолжался. Оставляли только самых необходимых. Англичане называли это «скелетон стафф» - скелет кадров. Торговли уже не было никакой. Когда у моего рентгеновского аппарата перегорела трубка Крукса, я пошел к управляющему Гонконг-Шанхайским банком и попросил его помочь мне выписать трубку из Гонконга. Он ответил мне, что ничего не желает импортировать в коммунистический Китай. Ответ более чем странный, так как рентгеновский аппарат работал главным образом на британскую колонию. Мне помог доктор Данлап. Американское консульство оставило ему много разной аппаратуры, и среди прочего была рентгеновская трубка. Данлап отдал мне ее бесплатно.
Такие резко негативные реакции, как у руководителя банка, стали довольно обычным явлением и, к сожалению, естественным в тех условиях, которые создавались в Китае иностранному бизнесу новым политическим режимом. Прямо или косвенно, но все это отражалось и на отношении ко мне. Одна моя пациентка на коктейле беседовала с каким-то важным управляющим британской компании. Разговор зашел обо мне, и она сказала ему, что я собираюсь ехать в СССР. «Ах так, - ответил он, -ну, если Смольников будет подыхать здесь в канаве, я и пальцем не пошевельну, чтобы ему помочь». Она любезно передала мне этот разговор. Конечно, так относились ко мне не все. Врачи, вообще, как-то стояли в стороне от всего этого безобразия по поводу политических предпочтений, а наши отношения между собой в большей степени определялись профессиональными интересами. Другие же люди, становясь моими пациентами, начинали относиться ко мне лучше, потому что теперь я был прежде всего их врачом. Так случилось с одной немецкой четой. Я встречался с ними иногда на коктейлях, и они подчеркнуто меня игнорировали. Но как-то раз немецкий врач, у которого они наблюдались, допустил ошибку в лечении их ребенка. Мать пригласила меня (выбора в Шанхае уже практически не было) и осталась моей пациенткой вплоть до моего отъезда в СССР. Помню прекрасного глазника Шварценбурга, немца, у которого лечились почти все советские граждане, страдавшие заболеваниями глаз. Замечательным человеком был доктор Бирт, глава немецкой медицинской фирмы. Одновременно он занимался бизнесом и был чересчур занят делами своей молочной фермы «Люцерн Дэйри», приносившей ему дохода больше, чем все его не всегда удачные операции. В общем, классифицировать врачей по политическому и национальному признаку в таком городе, как Шанхай, было трудно.