Вдалеке виднелась серовато-белая цепоч¬ка гор с окутанными сизой дымкой мрачными вершинами. Через несколько дней пути стали вырисовываться горные хребты, и вскоре отчётливо показались отдель¬ные вершины и долины крупных рек и ручьев. По пятам бежала весна. Снег сходил прямо на глазах, и спустя неделю олени пошли под вьюками.
В четырёх дежурных сумах, как называл их Иван, лежала посуда и продукты, из расчёта на две недели пути, один олень нес палатку. Спальные мешки и одеяла положили сверху на привьюки. В суме с белыми нашивками по бокам было самое ценное: карты и документы с деньгами. Ее потеря грозила провалом всей экспедиции, поэтому Брукс не спускал с неё глаз и наказал другим, чтобы тоже присматривали. С непривычки он с трудом одолел первый день пути, второй и третий — показались настоящим адом. На душе было тоскливо.
«Вот что значит городская жизнь. Совсем отвык от поля, но ничего, дочь подрастёт, буду ходить почаще. Как там они? Насте без меня сейчас несладко».
На пятый день неожиданно полегчало, Брукс повеселел. Он снова стал таким же сильным и выносливым, каким был прежде. Остановились на берегу реки. Оленеводы поправили вьюки, геологи сели перекуривать. Иван молча ходил взад-вперёд, думая о чём-то своём. Передохнув, караван тронулся, а он стоял на крутом берегу и смотрел им вслед. Увиденное его восхитило: длинные связки оленей, как эшелон с гружеными вагонами, вытянулись вдоль реки и медленно удалялись.
За время перехода туго пришлось не только начальнику, похудели и осунулись все, а больше всех досталось оленям. За ночь они не успевали восстанавливаться, тощали прямо на глазах. У трех здоровых животных на спине появились потёртости, один захромал. К концу дневного перехода не выдержал молодой безрогий олень, шедший в середине первой связки Иннокентия. Ноги у него подломились, вьюком придавило к земле. Ношу раскидали по другим вьюкам. Когда подходили к Олёкме, потеряли ещё одного оленя. Тут Иван не на шутку разошёлся:
— Куда вы смотрели? Что, не видели, как они шли? Если ещё упадёт хоть один олень, груз понесёте на себе. Иннокентий, заруби себе на носу.
— А почему я, Андрушка старший, вот с него и спрашивай, олень плохой…
После этого олени больше не падали.
Олёкма предстала во всей своей красе: мощная и стремительная, зажатая скалистыми обрывистыми берегами с затопленными косами — река совсем не похожая на Яну. Возле крутого скалистого берега караван остановился, Иннокентий замахал рукой.
— Всё, Петрович, пошли прижимы, будем обходить по горам. Опоздали маленько, по льду бы проскочили.