Возвращение в Вавилон (Фицджеральд) - страница 4

Он уехал вскоре после ужина, но отправился не домой. Ему было любопытно посмотреть на Париж ночью, оценить его более ясным и трезвым взглядом. Он купил билет на откидное место в казино и посмотрел на Джозефину Бейкер и ее шоколадные арабески.

Спустя час он ушел и отправился в сторону Монмартра, вверх по улице Пигаль к площади Бланш. Дождь закончился, и он увидел людей в вечерних нарядах, выходящих из такси, остановившихся перед кабаре, кокоток, прогуливающихся поодиночке или парами, и очень много негров. Он шагнул в освещенный проем, за которым звучала музыка, и остановился с чувством узнавания. Это был «Бриктоп», место, в котором он оставил столько времени и денег. Несколькими дверями далее он обнаружил еще одно знакомое старинное местечко и неосторожно сунул голову внутрь. Оркестр незамедлительно взорвался музыкой, пара профессиональных танцоров вскочила на ноги, а метрдотель бросился к нему, восклицая:

– Сейчас все начнется, сэр.

Но он быстро ретировался.

«Для такого нужно быть изрядно навеселе», – подумал он.

«У Зелли» был закрыт, темные и мрачные отели, окружающие его, погружены во мрак, но вверх по улице Бланш было больше света, там прогуливалась местная французская публика. «Пещера Поэта» исчезла, но открытые пасти «Небес» и «Кафе Преисподней» все еще заглатывали, вернее, жадно пожирали скромное содержимое туристического автобуса: немец, японец и американская пара, испуганно на него смотревшая.

И это результат всех усилий и изобретательности Монмартра. Обслуживание порока и расточительности было на уровне, достойном разве что детского сада, и он внезапно осознал значение слова «рассеяться» – рассеиваться в воздухе, делать ничего из чего-то. Перед рассветом каждое перемещение от одного места к другому было невероятным человеческим усилием, стоимость привилегии никуда не спешить возрастала.

Он вспомнил тысячефранковые купюры, отданные оркестру за одну-единственную песню, и стофранковые купюры, брошенные швейцару за поиск такси.

Но это все не отдавалось за просто так.

Все это, даже самые дикие и безрассудно потраченные суммы, были предложены судьбе в обмен на то, чтобы не помнить о самом главном, о чем теперь он будет помнить всегда: о ребенке, которого у него забрали, и жене, лежащей в могиле в Вермонте.

В свете пивной с ним заговорила женщина. Он купил ей яичницу и кофе и затем, избегая ее призывного взгляда, дал ей двадцать пять франков и взял такси в свой отель.

II

Он проснулся славным осенним утром, в самый раз для футбола. Вчерашняя депрессия ушла, и люди на улицах ему начали нравиться. В полдень он сел напротив Гонории в «Ля Гранд Ватель», единственном ресторане, который не напоминал об ужинах с шампанским и долгих ланчах, которые начинались в два и заканчивались в размытых туманных сумерках.