Он снова был в зале. Она заметила его, едва лишь бросив взгляд в кишевший народом манхэттенский партер – он сидел в первом ряду, немного наклонившись вперед, его серо-голубые глаза смотрели прямо на нее. И она знала, что для него в этот момент во всем мире не существовало больше никого, что все эти напудренные лица и жалобный вой настраиваемых скрипок были для него так же незаметны, как пылинки на мраморной Венере. Внутри нее возникло бессознательное раздражение.
– Дурачок! – чуть слышно произнесла она и не вышла на бис. – А что они хотят за сотню в неделю – чтобы я изображала из себя заводную куклу? – ворчала она про себя за кулисами.
– Что случилось, Марсия?
– В первом ряду парень, который мне не нравится.
Во время последнего акта, в ожидании выхода, у нее неожиданно проснулась боязнь сцены. Она так и не послала Горацию обещанную открытку. Вчера вечером она притворилась, что не узнала его, и быстро покинула театр сразу же по окончании своего номера, чтобы провести бессонную ночь в своей квартире, вспоминая в очередной раз его бледное, сосредоточенное лицо, его мальчишескую фигуру и безжалостную самоуглубленность, которая ее завораживала.
То, что он все-таки приехал, вызвало у нее неосознанное сожаление – как будто на нее нежданно-негаданно свалилась какая-то нежелательная ответственность.
– Вундеркинд! – вслух произнесла она.
– Что-что? – переспросил комедиант, находившийся в этот момент рядом с ней.
– Нет-нет, ничего – просто вырвалось.
На сцене ей стало лучше. Ее танец… Она всегда чувствовала, что простое созерцание красивой девушки у некоторых мужчин вызывает ничуть не менее фривольные мысли, чем ее танец. Он стал гвоздем программы.
Окраины, центр, обеденный час.
Приливы, отливы, Луна – все для нас…
А он не смотрел на нее! Она ясно видела это. Он пристально разглядывал замок, изображенный на заднике, с таким же выражением, что и тогда, в баре. Ее захлестнула волна раздражения – он критиковал ее!
Я страстью охвачен, и музыки ритм
Уносит меня далеко. Этот ритм —
В окраинах, в центре…
Непреодолимое отвращение неожиданно охватило ее. Как в первый раз она с ужасом оглядела публику. Не вожделение ли отразилось на бледном лице в первом ряду, не отвращение ли опустило уголки губ рядом сидящей девушки? Ее плечи – эти трясущиеся под музыку плечи, – да ей ли они принадлежат? Происходит ли это все на самом деле? Эти плечи были созданы вовсе не для подобных движений!