Роллс вырулил на длинную петляющую дорогу, что вела к дому Элизабет. И хотя Сорен и не смотрел на Кингсли, это не мешало Кингу смотреть на него.
- Я в порядке, Кингсли, - сказал он, едва ли взглянув на него, перед тем как снова отвернуться к окну.
Кинг кивнул в сторону дома.
- Твоя мать была изнасилована в этом доме. Изнасилована твоим отцом.
- Это не новость для меня, - сказал Ссорен бесстрастным голосом. - Собственно именно по этой причине, я и существую.
- Ты был изнасилован в этом доме. Изнасилован Элизабет, с которой нам предстоит вежливая дружеская беседа.
- Кингсли, я сказал, что я в порядке.
- Я знаю, что ты в порядке. Я знаю, что просто так ты не стал бы говорить, что ты в порядке. И именно поэтому ты единственный из всех людей и монстров в этом мире, которые вселяют в меня ужас.
- Это ложь, и ты это знаешь. Ты и Элеонор являетесь двумя единственными людьми в мире, которые не боятся меня.
- Повторяй это себе, если это помогает тебе спать по ночам.
Сорен, наконец, посмотрел на него, взглянув ему прямо в глаза.
- Бу, - сказал Сорен, на что Кингсли мог только рассмеяться.
- Без призраков, пожалуйста. - Кингсли поднял руки. – Тем более, что в этом доме их предостаточно.
- Я не один из них. - Сорен облокотился на кожаное сидение. - Элизабет - да. Она все еще не дает покоя этому дому или, возможно, это он не дает покоя ей. Я просил ее переехать. Она не слушает.
Сорен элегантно пожал плечами. Он коснулся шеи в том месте, где его пасторский воротничок упирался в горло, Кингсли редко был свидетелем этого жеста. Он знал, что большинство священников не часто носили традиционное облачение, когда посещали семью. С другой сестрой, Клэр, и его племянницей Лейлой, Сорен всегда носил обычную одежду. Но к Элизабет он надевал традиционное одеяние и воротник священника. Всегда. Это просто еще одна часть его брони.
- Думаешь, она мазохистка? - спросил Кингсли, улыбаясь. – Не удивительно, поскольку ее брат - садист.
- Может быть. Или возможно она хочет доказать себе, что наш отец не победил.
Кингсли приподнял бровь, вытянул ноги и, скрестив лодыжки, расположил их на сиденье возле коленей Сорена.
- Или…
Сорен сверкнул в него взглядом.
- Или что?
Одной глубокой зимней ночью тридцать лет назад, после того, как Сорен обнажил свое тело для Кингсли, он позволил себе обнажить кусочек своей души. Он рассказал Кингу о своей сестре Элизабет, о том, что она сделала с ним в ту ночь, когда он был одиннадцатилетним мальчиком, а ей было всего двенадцать. А потом, после долгой паузы, Сорен рассказал Кингсли, что они делали вместе следующей ночью и каждую ночь после, пока их отец не застал их на месте преступления.