После этой речи запорожцы несколько секунд хранили молчание. Затем, одни из них стали покрякивать, другие покашливать в руку, третьи глядели на Молчанова, прищурив один глаз, словно прицеливались в него и потихоньку при этом посвистывали, четвертые глубокомысленно поникли головами и говорили не хуже, как перед этим Капут:
— Гм…
— Слухайте, — заговорил Капут, — вы, может, думаете, я напился. Нет, я не напился. А я вам вот что скажу. Если бы нам от него был какой толк, а то, помяните мое слово, он либо уйдет с татарами, куда там они его зовут, а нас бросит, либо придут сюда москали и поляки и передавят нас как мух. А вы думаете, у него накоплено мало добра? Ого! У его бабы, говорят, так и лежит всегда под кроватью киса с золотом, а на конюшне стоит оседланная лошадь. И притом же он, вот вам крест, какой он царский сын? И тоже она. А настоящий царевич, знаете, сейчас где? В лесах под Калугой. Вот где. И Марина с ним. Эге! Вы думаете спроста нас нанял этот пан и привел сюда, в Калугу?
Он умолк.
Теперь вместо него заговорили его товарищи. Они заговорили сразу все. Многие обращались к нему с вопросами. Но нельзя было отвечать и тому, и другому, и третьему, — всем в одно время и во все стороны.
И Капут вертел только головой туда и сюда, прикладывал к уху ладони, чтобы лучше слышать, и говорил:
— А?
Но уж ему кричали из другого угла, с другой стороны, и он, оставив того, кто к нему только-что обращался, поворачивался направо или налево, или назад.
Наконец, Капут крикнул:
— Стойте! Разве я могу говорить сразу всем? Пусть говорить один кто-нибудь.
Шум голосов, наполнявший баню, понемногу стих.
Ну? — сказал Капут, обращаясь к тому, кто был к нему поближе. — Ты что?
— Я-то? Я-то вот что.
— Ну?
— Это ты, значить, от нашего пана?
— Что от пана?
— А насчет этого?
— Чего?
— А насчет Марининой кисы, что у нея под кроватью? Гм;… Это он тебе говорил?
Капут, опустив голову, чесал у себя в затылке, стараясь припомнить, что такое он говорил о кисе. Но он не мог припомнить.
— Какая киса? — сказал он, подняв голову.
— Сам же ты говорил, — крикнул другой запорожец, что у Марины всегда лежит киса с золотом, а на конюшне конь стоить.
— А! — воскликнул Капут, вспомнив, что об этом он действительно сказал что-то. — Ну?
— Значить, он этого хочет?
— Что это?
— Ограбить?
Капут весь побагровел, отдул щеки и крикнул, выкатив глаза:
— Дурак! Разве я это говорил? Разве это грабеж? Это— политика.
— Ну, политика. Я знаю, что ты ученый человек.
Он хотел сказать еще что-то, но Капут закричал опять:
— Разве такие люди грабят? А надо выгнать их отсюда из Калуги: и татар, и ихнего свинаря, и свинареву бабу.