Алохия тоже ненавидела мужа потому, что не могла вернуть. Да и принадлежал ли Владимир новгородской жене в действительности? Разве что по закону, который над князьями не властен.
Близость с Владимиром Рогнеду не радовала, он чувствовал ее внутреннюю силу, всегда старался сломать, а она понимала, нутром чувствовала, что стоит поддаться и станет никем, будет выброшена, как Алохия, как десятки других. Она и не против, если бы после того отпустил с детьми в Полоцк. Пусть было бы тяжело забыть, бороться со своими снами и желаниями, но готова и на это. Но ведь не отпустит.
Для князя особое удовольствие – унижать ее, ломать, наблюдая, как мучается. Главное, чтобы Владимир не понял ее слабое место. Хотя не так уж трудно сообразить, что у всякой женщины – это ее дети.
Нет, Добрыня прав, нельзя позволить Владимиру нанести самый болезненный, самый страшный удар – отобрать детей. Она должна быть умней, хитрей, должна все вытерпеть, пока мальчики повзрослеют, но и потом повести себя так, чтобы князь не разлучил, а всех вместе отправил в Полоцк.
Рогнеда вернулась в дом и долго сидела, глядя на спящих сыновей. Да, чтобы эти мальчики вернулись на родину предков, чтобы стали там сильными правителями, она готова вытерпеть все.
Но и согнуться под князя нельзя, если она станет покорной овечкой, Владимир заподозрит неладное.
Рогнеда вздохнула, ей предстояло пройти нелегкий путь по жердочке над пропастью, не упасть самой и не увлечь за собой детей.
Она стала осторожней, но вскоре получила новый удар. Произошло то, чего так боялась.
Все же донесли Владимиру о Ярославе, приехал, потребовал показать. К тому времени знахарь уже мальчика посмотрел, сказал, что это поправимо, но надо постараться. Рогнеда и старалась – каждый день подолгу держала сына под мышкой, чтобы ножки привыкали к нужному положению, туго перетягивала, несмотря на боль и его слезы, поглаживала, успокаивала, как могла. Ярослав стал уверенней себя чувствовать, хотя до полного выздоровления еще далеко. Он уже ходил, но больше полагался на руки, а не на ноги. На больную ногу почти не опирался.
А всего-то был вывих при рождении, попади малыш на глаза опытному лекарю, заметили бы сразу, ножку вправили и все пошло бы как надо. Но рядом с Рогнедой не было такого лекаря, а князь сыном не интересовался. Когда приехали в Киев, было уже поздно просто вправлять, ребенок боялся опираться на больную ногу, чтобы не вывихнуть снова. Боль преследовала его, как ни старалась Рогнеда облегчить ее.
Присланный Добрыней лекарь все вправил, посоветовал перетягивать и, превозмогая боль, учиться наступать.