Он не спрашивал, зачем мы пришли сюда. И ничего не говорил. Когда молчание стало слишком тяжелым, я решил все ему рассказать.
– Симона обвиняют в убийстве. Считают, это он убил Уго Ногару.
Лео остановился. В темноте я не видел выражения его лица.
– Что? – переспросил он. – Что же такое, черт побери, натворил Симон?
– Да я сам не знаю. Он отказывается защищать себя.
– В смысле – «отказывается»?
Что тут можно было ответить.
– Просто… просто он такой, вот и все.
– Ну и проведет остаток жизни в камере Ребиббии[14].
– Нет. Об этом не распространяйся, но его дело слушается в церковном суде.
Он долго переваривал сказанное.
– Зачем им это надо?
– Не знаю.
– Он не хочет с тобой разговаривать?
– Он под домашним арестом.
Снова тишина.
– Если ты сможешь сообразить, куда его забрали, – сказал я, – мне хотя бы будет с чего начать.
Гвардия расставляет часовых по всему папскому дворцу.
– Конечно, – сказал он. – Я найду его…
Но к концу фразы голос Лео неуверенно затих.
– Симон же ничего не делал… Да? – негромко прибавил он.
Таков мой брат – во всей своей странности и непостижимости. Даже другу кажется, что Симон способен на любое безумство. Бог знает, что подумают трое судей.
Наконец впереди, на вершине холма, показались огоньки. Мы добрались до старой средневековой башни, на крыше которой поднималась антенна нового Радио Ватикана. Стена, покрытая тарелками спутниковых антенн, соединяла башню с еще одним строительным проектом Иоанна Павла: монастырем для нашей крошечной общины бенедиктинок.
– Я тут постою.
Лео не поинтересовался, что мы тут делаем. Он знал, что здесь живет Хелена.
Я позвонил в монастырский колокольчик. Никто не ответил. В одном окне горел свет, но изнутри не доносилось ни звука. И все же я подождал. Последние тысячу шестьсот лет каждый бенедиктинский монастырь в мире подчинялся правилу: гостей должно привечать, как самого Христа.
Наконец дверь открылась. Передо мной стояла круглолицая женщина в очках с простой оправой и в белом монашеском платке. Все остальное – черная туника, черное монашеское покрывало, черный наплечник – растворялось в темноте.
– Сестра, я отец Алекс Андреу, – сказал я. – Мой сын – тот самый мальчик, за которым присматривает сестра Хелена. Я мог бы с ней поговорить?
Она молча изучала меня. В этом приорате – он был слишком мал, чтобы именоваться аббатством – жили всего семь монахинь, и они знали о делах друг друга все. Интересно, что им известно обо мне?
– Святой отец, вы можете подождать в часовне, пока я приведу сестру? – сказала монахиня.
Но в часовне нас могли случайно услышать другие сестры.