– Она здесь? – спросил Петрос, поглядев в сторону спален.
– Не в квартире. Но если хочешь, мы можем ей позвонить.
– Когда? – растерянно спросил он.
– Да когда захотим, я думаю.
Он выжидательно посмотрел на телефон. Но сперва нам предстояло пройти непростой путь.
– Мы с тобой давно этого ждали, – начал я.
– Очень-очень давно, – кивнул он.
Начали ждать, когда он еще не мог о ней помнить.
– Что ты об этом думаешь? – спросил я.
Он хлопал рукой по столу. И бил по стулу ногой.
– Здорово, – сказал он.
Но на самом деле это означало: «Пожалуйста, давай побыстрее!»
– Ты помнишь историю, когда вернулся Иисус? – спросил я.
Я не мог придумать, как еще ему объяснить, кроме как вернувшись к истории, которую мы знали лучше всего.
– Да.
– Что произошло, когда он вернулся? Ученики узнали его?
Петрос покачал головой.
Это один из самых таинственных, самых пронзительных моментов в Евангелиях.
– «В тот же день двое из них шли в селение, называемое Эммаус, – процитировал я, – и Иисус, приблизившись, пошел с ними. Но они не узнали Его».
Раньше я воображал себе этих двоих как братьев, один повыше, другой пониже. Теперь мне представлялись отец и сын.
– Когда мама вернется, – сказал я, – она может оказаться другой. Она будет выглядеть не совсем так, как на наших фотографиях. Может вести себя не так, как в наших историях про нее. Может быть, сначала мы ее не узнаем. Но это же все равно будет Mamma, да?
Он кивнул, но разговор постепенно наполнял его тревогой.
– А что еще сделал Иисус, – продолжал я, – после того, как вернулся?
Какой я плохой учитель. На этот вопрос есть тысяча возможных ответов, а я требую от ребенка интуитивно найти правильный.
Но Петрос понял. Ему потребовалось некоторое время, чтобы настроиться на одну волну со мной и мыслить в унисон, но мы всегда друг друга понимали.
– После того, как Иисус вернулся, – с ноткой отчаяния произнес Петрос, – Он снова ушел.
– А если мама снова уйдет, – не отступал я, – мы будем грустить, но мы же поймем, правда?
Петрос резко отвернулся и соскользнул с моих колен на пол, звучно вытирая ладошками слезы с глаз, показывая, как он расстроился.
– Петрос… – Я присел рядом с ним на корточки.
Если по моей вине он испугается возвращения Моны, значит я проявил худшую свою сторону. Ту часть моей души, которая не способна испытывать надежду. Мое сердце тонуло в тревоге за сына, но ради него же я должен был сделать как лучше.
– Петрос, мне кажется, она не уйдет. Я думаю, если бы она собиралась уйти, то не вернулась бы. Твоя мамочка любит тебя. И что бы ни произошло, она всегда будет любить тебя. Она не станет тебя огорчать. Ни за что на свете!