– Алекс, что ты задумал?
– Я не могу об этом говорить.
– Ты не обязан спасать Симона. Ты это понимаешь?
– Прошу тебя, – взмолился я, – не надо!
Она сунула Библию обратно мне в руки.
– Загляни сюда и ответь. Кто спасал Иисуса?
Я недоуменно смотрел на нее, пытаясь понять, куда она клонит.
– Покажи мне, – не сдавалась она, – покажи страницу, где сказано, что он выиграл свой суд.
– Ты знаешь, что он не…
Я осекся. Но она ждала и молчала. Она хотела, чтобы я произнес это вслух.
– Иисус, – сказал я, – не выиграл свой суд.
– Тогда покажи мне, – тихо сказала она, – где сказано, что все закончилось хорошо и все жили долго и счастливо, потому что пришел брат и спас его.
– Так мне его бросить? Взять и убежать?
Она услышала упрек в моих словах, и ее лицо исказило отчаяние.
– Что бы ты ни делал, – начала она, глядя в сторону, – Симоном еще никто никогда не мог манипулировать. Никому не удавалось заставить его переменить решение. Если он хочет проиграть свой суд…
Я встал.
– Мы не будем продолжать этот разговор.
Но она, впервые после своего возвращения, не стала заискивать передо мной.
– Алекс, в твоих руках только одна жизнь. Его! – Она показала в сторону спальни. – Но ты заморочил ему голову рассказами о двух людях, которых он не видит. Ты заставил его поверить, что двух самых важных в его жизни людей никогда не бывает рядом. Хотя самый главный в его жизни человек всегда был с ним!
– Мона, – сказал я. – У меня есть шанс вернуть Симона к жизни. Я в долгу у него.
– Ты ничего ему не должен. – У нее задрожали губы.
– Что бы ни случилось со мной, – сказал я, – у меня всегда будет Петрос. Если Симона уволят из священного чина, у него не останется ничего.
Она собиралась сказать что-то резкое, но я не дал ей возможности.
– Завтра я кое-что сделаю, – сказал я, – и это приведет к определенным последствиям. Возможно, мы с Петросом больше не сможем здесь оставаться.
Она хотела спросить почему, но я продолжал:
– Прежде чем это произойдет, мне важно быть с тобой откровенным. С тех пор как ты ушла, ничего другого мне так не хотелось, как снова собрать вместе нашу семью.
Она трясла головой, словно желая перемотать пленку, словно пытаясь заставить меня замолчать.
– Я мечтал, как мы втроем заживем в этой квартире, – продолжал я. – Этого я хотел больше всего в жизни.
Она вдруг расплакалась. Я отвел взгляд.
– Но когда ты вернулась, все изменилось. Ты ни в чем не виновата, ты все сделала правильно. Я люблю тебя. И всегда буду любить. Но изменилось все остальное.
Мона разглядывала потолок, пытаясь высушить слезы.
– Ты не обязан ничего объяснять. Ты ничего мне не должен. – Она перевела взгляд на меня. – Но я умоляю тебя: думай прежде всего о себе и о Петросе. Раз в жизни. Забудь про Симона. Ты столько сил положил на то, чтобы устроить Петросу спокойную, счастливую жизнь. Я не знаю, что ты собрался сделать, но помни: здесь – весь его мир.